Наталья Бонецкая - Дух Серебряного века. К феноменологии эпохи

См.: Ницше Ф. Сочинения в двух томах. Т. II. С. 158, 640, 641 соотв.

Ницше Ф. Сочинения в двух томах. Т. I. С. 187.

Мережковский Д. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. С. 100.

См.: Свасьян К. Фридрих Ницше: мученик познания. Указ. изд. С. 5—46.

Ницше Ф. Сочинения в двух томах. Т. II. С. 208.

Свасъян К. Хроника жизни Ницше. С. 826.

Холлингдейл Р.Дж. Фридрих Ницше. Трагедия неприкаянной души. М., 2004. С. 371, 365–366, 371 СООТВ.

Ницше любил сравнивать Бога с пауком, имея в виду метафизическую конечную цель, плетущую сеть причинности, – вообще, Бога богословов-метафизиков, в частности Спинозы. Мережковский заметил этот ницшевский образ и использовал его для целей своей герменевтики, усмотрев тему «Бога-Зверя» у Толстого и Достоевского. Предваряя литературоведческий формализм XX в., Мережковский весьма элегантно описал семантику образа паука в романах Достоевского и Толстого, истолковав его как «символ жестокого сладострастия и сладострастной жестокости» (указ, изд., с. 309). А в плане философии религии «Бог, который беспощадно высасывает жизнь из жизни, как паук – муху», согласно Мережковскому – это Бог не только Спинозы, но и вообще жестокий Бог Ветхого Завета, удержанный и христианством. В новом религиозном сознании Он отождествляется со зверем Апокалипсиса. При этом подобный «небесный тарантул» «никогда не будет нашим Богом»: признание Бога-ревнителя, Бога-мстителя – всякого бога кроме Бога-Любви, для Мережковского «уже не религия, а кощунство» (там же, с. 314). Интересно, что данное убеждение Мережковского будет резко оспорено Флоренским – членом кружка Мережковских, ставшим затем ренегатом (глава «Ревность» «Столпа…», раздел «Страх Божий» «Лекций по философии культа»).

«Ницше – тайный ученик, явный отступник Христа, Л. Толстой – явный ученик, тайный отступник Христа» (Мережковский, указ, изд., с. 240).

Мережковский Д. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. С. 261–262.

Работы Иванова об «эллинской религии страдающего бога», о «Ницше и Дионисе» стали выходить в свет в России лишь начиная с 1904 г.

Мережковский Д. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. С. 16.

Ницше Ф. Сочинения в двух томах. Т. II. С. 403.

В «Антихристе» (1888) сказано: «Тот странный и больной мир, в который вводят нас Евангелия, – мир как бы из одного русского романа, где сходятся отбросы общества, нервное страдание и „ребячество” идиота <���…> Можно было бы пожалеть, что вблизи этого интереснейшего из decadents (Иисуса) не жил какой-нибудь Достоевский, т. е. кто-либо, кто сумел бы почувствовать захватывающее очарование подобного смешения возвышенного, больного и детского» (Ницше 1990 II, 656–657). «Экзегетика» позднего Ницше – не что иное, как сравнительная герменевтика Нового Завета и романов Достоевского, – и при этом – точнейшая самохарактеристика.

Ницше Ф. Сочинения в двух томах. Т. II. С. 147.

Там же. С. 769.

Мережковский Д. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. С. 263.

Там же. С. 317.

Там же. С. 314.

Там же. С. 319–320.

Там же. С. 134.

См.: Бонецкая Н.К. Л. Шестов и Ф. Ницше // Вопросы философии 2008, № 8. С. 113–133.

Мережковский Д. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. С. 266–267.

В монографии «Царь-Девица. Феномен Евгении Герцык на фоне Серебряного века» мы посвятили особый раздел Башне Вяч. Иванова и тем, кто вверил «мистагогу» свою судьбу (книга в печати).

Цит. по: Лавров А.В. Мифотворчество аргонавтов // Миф, фольклор, литература. Л., 1978. С. 141.

Андрей Белый. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 245.

Андрей Белый. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 357.

Там же. С. 187.

Там же. С. 184.

Андрей Белый. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 183, 194, 195.

Там же. С. 183.

Там же. С. 184.

Там же. С. 250.

«Аз бо есмь пучина греха»: слова из молитвы перед причащением.

Подробно об этом см. в наших работах: «Боги Греции в России» (Вопросы философии 2006, № 7. С. 113–128) и «Эстетика Волошина» (Вопросы философии 2007, № 1. С. 115–130).

Андрей Белый. Символизм как миропонимание. С. 180.

Там же. С. 178.

Андрей Белый. Символизм как миропонимание. С. 179.

Там же. С. 191, 195.

Там же. С. 194.

Андрей Белый. Символизм как миропонимание. С. 248.

Особенно эффектно эти категории разработаны в «Иконостасе» Флоренского (1919–1922).

Суть этой концепции в тезисе о ницшевском «Христе, не узнанном под ликом Диониса», – «христианстве, притворившемся язычеством» (Мережковский 1995, 314).

Андрей Белый. Символизм как миропонимание. С. 248.

См.: Свасъян К. Фридрих Ницше: мученик познания. С. 30–31. К. Свасьян во многом солидарен с Белым как автором статьи 1908 г. «Фридрих Ницше», в частности, развивая мысли Белого о ницшевском творчестве как весьма прихотливом «маскараде».

Андрей Белый. Символизм как миропонимание. С. 191–192.

Там же. С. 249, 248.

Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова. Т. I. С. 31–32.

Андрей Белый. Символизм как миропонимание. С. 250.

Там же. С. 181, 250.

Там же. С. 181, 182.

Там же. С. 248.

Коллективная загипнотизированность весьма умных людей кудесником-Заратустрой ярко демонстрирует существовавшую в XX в. возможность возникновения самых чудовищных аберраций общественного сознания – завороженности идеологемой, ликом учителя, вождя и пр. По сути, статьи Белого о Ницше разрабатывают особый «новояз» (Д. Оруэлл) для чтения ницшевских сочинений: слово «боль» в последних должно переводиться как «блаженство», «грех» – как «святость», «ненависть» – как «нежность» и «любовь»… «дьявол» – разумеется, как «Бог» «нового человека».

Андрей Белый. Символизм как миропонимание. С. 280.

То, что у Белого названо христианством и христовством – культуру и религию, – Штейнер возводит к библейским фигурам кроткого Авеля и первого братоубийцы Каина: «Из страсти сынов Каина возникли все искусства и науки, а из течения Авеля-Сифа – все просветленное благочестие и мудрость, лишенная энтузиазма». Именно «сыновья Каина» создают «Храм человечества, построенный из мирского искусства и мирской науки», – сказано в лекции «Мистерия розенкрейцеров» (Штейнер 2006, 57). Как ницшеанец и как антропософ, Белый предпринимал тонкую апологию зла (следуя в этом за Шестовым и Мережковским). Диалектика зла у Штейнера – теософа, масона, учредителя антропософии – также встроена в традицию Мани: «должным» в этике Штейнера было не добро, а прихотливая и рискованная игра с добром и злом (особенно наглядна она в «Драмах-мистериях» Штейнера, где львиная доля сцен это общение персонажей с Люцифером и Ариманом – существами, олицетворяющими у Штейнера зло). Первым антропософам, с их традиционным сознанием, предлагалось поверить в то, что за люциферизмом Доктора стоит «глубокая мысль» из манихейского реквизита: «Царство тьмы должно быть преодолено со стороны царства света не через наказание, а через милость, не через противостояние злу, а через смешение со злом, чтобы избавить зло как таковое» (лекция «Манихейство» (Штейнер 2006, 65)). Такова версия Штейнера, принявшего тезис «по ту сторону добра и зла» Ницше.