Игорь Прись - Знание в контексте

Предлагаемый Уильямсоном анализ не является семантическим, аналитическим или концептуальным анализом (в том числе и нередуктивным концептуальным анализом). И это не редуктивный анализ. В рамках теории знания, предложенной Уильямсоном, концепты «обоснованное», «безопасное», «надёжное», «причинно обусловленное», употребляемые в рамках стандартной эпистемологии для характеризации мнения в определении знания, вторичны по отношению к концепту знания. В определении знания они не употребляются. Тем не менее, эти концепты позволяют сформулировать необходимые условия на знание и в рамках ЭСЗ. С точки зрения ЭСЗ всякое знание – обоснованное, безопасное (safe) мнение [80]. Другие условия, которые возникают в рамках стандартной эпистемологии при анализе случаев Гетье, как, например, отсутствие вывода из ложных посылок (см. Часть 1), также оказываются необходимыми (но не достаточными) условиями для знания и в рамках ЭСЗ.

Согласно эпистемологии сначала-опыта, отстаиваемой, например, Т. Доугхерты и П. Рысеивым, «опыт – это то, что в конечном итоге обосновывает мнение. Именно опыту в конечном итоге наши мнения должны отдавать отчёт. Сама его окончательность иногда скрывает этот факт, так как нам редко нужно копать так глубоко». Они отвергают тезис Уильямсона, что «всё знание – очевидность, и что только знание очевидность») [39]. Если «опыт» понимать в смысле видимости, то такая эпистемология подвержена той же критике, что и феноменология, принимающая видимость за автономное данное. (См. Главу 1 Части 7.) Со своей стороны, Уильямсон отвергает феноменальную концепцию очевидности как видимости. Опыты в смысле видимости не относятся к очевидности. Очевидность всегда пропозициональна, то есть выражается в виде пропозиционального знания. Уильямсон пишет: «Идея, что обоснование заканчивается видимостью – ни данное, ни открытие, а принятие желаемого за действительное в интересах устаревшей эпистемологической теории» [20, р. 23].

Представление об очевидности как видимости приводит к скептической проблеме, так как видимость у мозга-в-баке и в нормальном сценарии по определению может быть одна и та же. В рамках ЭСЗ скептическая проблема решается теоретически: в каждодневном сценарии я знаю, что у меня две руки. [81]В скептическом сценарии мозг-в-баке не знает, что у него две руки. Следовательно, у меня есть очевидность (то есть знание), которой нет у мозга-в-баке. Поскольку обоснование супервентно на очевидности, моё мнение, но не мнение мозга в баке, обосновано. Мнение мозга-в-баке либо ложно, либо просто не обосновано. На самом деле, очевидность, которой располагает мозг-в-баке, очень обеднённая по сравнению с очевидностью в нормальном сценарии. Но мозг-в-баке об этом не знает. У него нет доступа к очевидности, которой он располагает. Он не знает, что он не знает, что р, где р – утверждение о состоянии дел во внешнем мире. Поэтому с эпистемической точки зрения мы находимся в разных ситуациях. У нас разные очевидности, обоснования, (концептуализированные) опыты. В то же время, согласно Уильямсону, убеждённость мозга в баке имеет хорошее оправдание. Д. Притчард считает, что у мозга в баке есть иммунитет против рациональной критики [40]. Мы анализируем скептическую проблему о внешнем мире в Главе 1 Части 3.

Всякий скептицизм апеллирует к очевидности. Он задаётся вопросами: «Есть очевидность для того, чтобы что-то утверждать, или же её нет?», «Достаточна имеющаяся очевидность, или же недостаточна?» Скептик либо вообще отрицает существование очевидности, либо утверждает, что она существует, но недостаточна. Таким образом, очевидность сама по себе под сомнение не ставится, а, как раз наоборот – выводится за рамки критического анализа, абсолютизируется. Поэтому, как отмечает Уильямсон, существуют виды скептицизма, в зависимости от вида принимаемой очевидности: «Различные виды скептицизма отличаются друг от друга тем, что они ставят под сомнение некоторые вещи, тогда как другие вещи под сомнение не ставятся. Скептик относительно индукции соглашается с тем, что все наблюдаемые до сих пор изумруды были зелёные, чтобы поставить под вопрос отличительно (distinctively) индуктивный шаг, приводящий к заключению, что все изумруды всегда будут зелёные. Скептик относительно дедукции принимает предпосылки инференции через modus ponens, что если Р, то Q, и что Р, чтобы поставить под вопрос конкретно дедуктивный шаг к заключению, что Q. Скептик относительно свидетельства принимает, что некто сказал, что шёл дождь, но ставит под сомнение, сказал ли он правду. Скептик относительно памяти принимает, что мой опыт таков, как если бы я вспоминал, что шёл дождь, но сомневается в том, действительно ли я вспоминаю, что шёл дождь. Скептик относительно перцепции принимает, что мой опыт таков, как если бы я видел, что идёт дождь, так что визуально мне кажется, что идёт дождь, но сомневается в том, что мой опыт веридический. В каждом случае скептик допускает существование некоторого очевидностного базиса, чтобы обвинить нас в том, что мы незаконно идём за его пределы» [23, p. 225]. Таким образом, абсолютизм – обратная сторона и, по сути, причина скептицизма. (Аналогичным образом, абсолютизм – обратная сторона и причина релятивизма. См. критику скептицизма и релятивизма в Части 3).

На самом деле, чтобы сомнение вообще имело смысл, действительно необходимо, чтобы в чём-то не сомневались. На это указывает Витгенштейн. У Витгенштейна, однако, речь не идёт о догматической уверенности в существовании той или иной очевидности, а о существовании так называемых «петлевых предложений». Это не картезианский эпистемологический фундаментализм. Достоверность ПП прежде всего логическая; мы трактуем ПП как витгенштейновские правила. На первый взгляд, логический характер ПП противоречит ЭСЗ Уильямсона. Для Уильямсона то, что называют ПП, выражение знания и, следовательно, очевидности. Это первое впечатление обманчиво, так как ПП как в-правила укоренены в контекстах своих употреблений, форме жизни, реальности. Они также могут менять свой статус и даже превращаться в ложные эмпирические предложения. И ЭСЗ Уильямсона, и витгенштейновский к-реализм выходят за пределы трансцендентальной парадигмы.

Таким образом, догматическая фиксация скептиком той или иной очевидности фактически означает согласие с тем, что существует абсолютная достоверность. Скептицизм оказывается внутренне противоречивым. Радикальное сомнение скептика в одной области опирается на предполагаемую радикальную достоверность в другой и как бы компенсируется ею. Скептик, по сути, нарушает правила употребления понятий, так как всякая абсолютизация – пренебрежение контекстом, догматическая фиксация правил языковой игры и, соответственно, их неверное или бессмысленное употребление за пределами области своей применимости. Как следствие, в области, в которой эти правила не применимы, возникает радикальное сомнение, которое при ближайшем рассмотрении не имеет смысла, так как смысл теряет сама языковая игра, само употребление понятий. Таким образом, сомнение скептика оказывается бессмысленным, а, следовательно, иллюзорным.