Александр Левинтов - 1 | Плато. Диалоги

Алкивиад: Ужасный мир!

Сократ: Но принципиально неотличимый от западного.

Алкивиад: Но в чем-то они ведь различны?

Сократ: Только в деталях. Западный человек основным мотивом социальных действий считает престиж и карьеру, преуспеяние, восточный борется за выживание и сохранение занятой позиции.

Алкивиад: И всё?

Сократ: Нет. Есть еще одна важная деталь, но о ней я скажу немного позже. Сейчас я хотел бы обратить твое внимание, мой Алкивиад, на то, что триадность общества вовсе нестатична. Конечно, есть те, кто, раз заняв ту или иную позицию, так и проходит по жизни вором, мужиком или козлом. Но есть ведь и динамические типы. Я буду называть их карьеристами (это те, кто движется вверх по социальной триаде) и аутсайдерами (те, кто спускается по ней вниз). Ты же постарайся находить им литературные или исторические примеры и тем самым будешь демонстрировать мне, что понимаешь меня правильно.

Алкивиад: Отлично! Я постараюсь выбирать самые очевидные и яркие примеры.

Сократ: Пробившийся из мужиков в воры…

Алкивиад: …Золушка! Она стала принцессой благодаря усердию и терпеливому труду

Сократ: А попавший в воры козел…

Алкивиад: Иван-Дурак. Только чудом и по щучьему велению он становится царевичем.

Сократ: Я вижу, ты вошел в раж. Козел, ставший мужиком…

Алкивиад:…Мещанин во дворянстве?

Сократ: Возможно. Вор, ставший мужиком…

Алкивиад: …Лев Толстой!

Сократ: Превосходно. А вор, ставший козлом?

Алкивиад: Барон из «На дне», а того лучше, бывший камергер Митрич из Вороньей слободки, любивший поговаривать, что мы, мол, гимназиев не кончали, потому что он кончал Пажеский корпус.

Сократ: Ты хорошо знаешь восточную литературу, гораздо лучше истории.

Алкивиад: Их историю хорошо не знает никто. У них вообще нехорошая история.

Сократ: И, наконец, последний из аутсайдеров – мужик, ставший или становящийся козлом…

Алкивиад: Васисуалий Лоханкин и вся их интеллигенция после 1986 года: одни пошли в памятники, другие – в пролетарскую торговлишку, третьи – и туда и сюда, но все они стали нищими.

Сократ: И в этом особенность, но уже отличие не восточного общества от западного, а развивающегося от развитого. В развитом социуме средний слой – мужики ли, социальные ли агенты, принципы ли – самый массовый и мощный слой. В развитом обществе мало и очень богатых и очень бедных, они незаметны, несущественны и не раздражают никого из-за своей малочисленности и укромности. В развивающемся обществе обвально много козлов и жертв, работать же некому или никому неохота, а в воры попадают очень немногие, но весьма заметные.

Алкивиад: Чем?

Сократ: Прежде всего бессмысленностью своего попадания наверх. Как правило, это Иванушки-Дурачки, в лучшем случае, а в худшем – отчаянные негодяи, крошки Цахесы.

Алкивиад: И ты утверждаешь, что представленные девять типов полностью описывают социум?

Сократ: И даже более того, они неизменно присутствуют в любом обществе, хотя могут иметь разное представительство, а потому так пестр социальный мир: ведь сюда еще примешиваются культурные и национальные традиции, особенности среды и индивидуальные характеристики наиболее выдающихся социальных акторов и воров.

Алкивиад: Как проверить твои утверждения?

Сократ: Нет ничего проще. Возьми любую группу людей больше девяти человек и попроси их построиться в три колонны. Ты увидишь как многие из них начнут хитрить или использовать силу, чтобы занять место в голове колонны и как не меньшее число людей как бы безразлично к своей судьбе и займут любое, включая последнее, место. Потом раздели каждую из трех колонн на три части и попроси передних построить из себя отдельную колонну, средних – отдельную колонну и последних – то же самое. Тут-то ты и увидишь подлинную и отчаянную борьбу за выживание одних и беспощадное стремление наверх других.

Алкивиад: Но ведь как бы они ни боролись и ни отчаивались – их всегда будет девять групп!

Сократ: В том-то и суть! Пойми, мой милый, что бороться люди могут только за свое место или за свою траекторию в социуме, перестроить же сам социум они не в состоянии. Все преобразователи и революционеры – либо полоумные либо обманщики. Структура общества неизменна и неуничтожима в силу своей чрезвычайной простоты. Это – как соты пчел: каждая пчела вольна делать их больше числом или меньше, больших размеров или меньших, но – все соты шестигранны и не могут быть иными.

Алкивиад: но кому и зачем понадобился этот простенький и неубиенный механизм?

Сократ: Тебе обидно за людей?

Алкивиад: Признаться, немного да

Сократ: Я ж вижу в том благую игру и милость провидения. Оно сотворило социальность столь простой, чтоб человек не обращал на нее особого внимания, чтоб его не захлестнула жадная волна честолюбия и гонора, чтоб он обратил свое внимание и силы на другое, более значимое, чем простенькая социальная организация и его ненадежное место относительно костра в пещере.

Алкивиад: Что ты хочешь сказать?

Сократ: Я говорю лишь очень простую и ясную мысль: не то, что общество, то есть собрание современников, но и все человечество есть такое странное множество, каждая единица которого равномощна ему и может даже превышать его.

Алкивиад: Как это?

Сократ: Человек не есть резко очерченное пространство тела, получившее тем или иным образом имя. Человек вмещает в себя знания других, может переживать и сочувствовать страданиям тех, кого и не знает, он может предвидеть чувства и жизни далеко вперед и назад и за пределами своей крошечной плоти, он может мыслью своею обнять все остальное человечество и даже все мироздание, включающее человечество и в этом он превосходит всех живущих при нем, до него и после него. Он может даже быть бессмертным героем и богом, а может ли это сделать человечество?

Алкивиад: Так чем же тогда, скажи Сократ, человек отличается от Бога?

Сократ: принципиально – ничем. Он – наименьшее из достойного и равного Богу. Бог есть пространство вмещения человека и по своей природе человек божественен.

Алкивиад: А остальное?

Сократ: А остальное божественно по-своему. Но нам не дано знать нечеловеческую божественность всего остального, ведь мы – всего лишь люди.

– Кончилось. Может, повторим? – спросил я, не надеясь на согласие.

– Да, можно, – пропустил между строк сиреневого тумана тот, с кем было выпито уже три «совиньона» подряд. Совсем завечерело…

… – Готово! Есть иди!

– А что там у нас?

– Жаркое. Тебе с косточками положить?

– Разумеется.

(Залитый солнцем сад у дома Тома. Скамейка на ноябрьском солнцепеке. Скорее ясно, чем тепло)