Тесла Лейла Хугаева - Гражданская война Демократов и Консерваторов. Кто убил Кеннеди?

Хотя все выступления с позиций воскрешения значимости Дарвина (эволюционная археология, дарвиновская археология) могут быть обозначены и как селекционизм, многие ограничивают его деятельностью школы Роберта Даннела. Эта школа отличается своим подходом к естественному отбору (М. ОБрайан, Р. Лаймен, Т. Холлэнд, Ф. Наймен и др): он направлен не на индивида, а на группы, человеческие сообщества. Выигрывают те сообщества, в которых действуют выгодные для выживания культурные признаки, обычаи, традиции.

Социобиология вызвала шквал критики со стороны демократически настроенных ученых. Социобиологию критиковали за биологический детерминизм, за одиозные выводы, близкие к социальному детерминизм. Человек выглядит пассивным орудием мемов и генов, проходящих свои собственные перипетии».

– А какое развитие дарвинизм нашел в советской науке? – спросил у Льва Клейна Дарвин.

– Лев Клейн «История антропологической мысли»:

«Сам я склонен высоко оценивать социобиологию. В советской науке социобиология вызывала сильнейшее отторжение. С природой человека марксизм не считался, полагая политические и экономические интересы неизмеримо выше, а советские педагоги почитали человека от природы не злым и не добрым, а пластичным и податливым перевоспитанию в руках идеологов»

– Значит, мистер Клейн, вы не демонизируете меня, как другие господа на этом суде, – воскликнул Дарвин. – Вы поддерживаете социальный дарвинизм?

– Позиция марксизма, которая считала, что человек не имеет природы, ничуть не лучше одиозного социального дарвинизма. Собаки Павлова и крысы Скиннера – это все тот же подход биологического детерминизма. Материализм все равно оказывается на позициях биологического детерминизма. Бихевиоризм получил одинокого широкое признание и в СССР и в Америке.

Артур Шлезингер уже поднимался на кафедру.

– Я писал в своей книге «Циклы американской истории» о том раздвоении американской нации между духом демократии и общественности с одной стороны, и духом консерватизма и узкого индивидуализма с другой стороны, – начал он с воодушевлением. Отцы-основатели Америки – привет вам! Я говорил, что вы есть и будете олицетворением демократического духа Америки и его сохранностью. Я писал о «Новом курсе» Ф. Рузвельта, об энергии, проявленной после второй мировой войны Элеонорой Рузвельт для становления Международного института Прав Человека, завещанных нам Томасом Пейном. О демократическом правительстве Джона Кеннеди, к которому я имел честь принадлежать.

Но я также писал и о консервативных правительствах Эйзенхауэра и Никсона, Гувера и Рейгана. И я согласен в конечном итоге с А. Токвилем, которого много цитировал в своей книге, что там где вверх берет дух консерватизма – Америка погружается в порок, а там, где побеждает дух демократизма – Америка всегда на высоте своей добродетели.

Артур Шлезингер «Циклы американской истории»:

«В 1835 г. Токвиль, оценивая американское общество, отмечал энергию, участливость, гражданскую активность, приверженность общественным интересам и даже тиранию большинства. „Американец бывает так поглощен частными заботами, как если бы он был абсолютно одинок в этом мире, а в следующую минуту, как будто забыв о них, он отдается общему делу. Иногда кажется, что им движет крайнее корыстолюбие, а иногда – беззаветный патриотизм“ Индивидуализм изолирует людей друг от друга, „ослабляет добродетельность общественной жизни“ и приводит к тому, что становится „трудно вытащить человека из его собственного узкого круга, чтобы заинтересовать его судьбой государства“ как подчеркивал Токвиль, уход в частную жизнь тоже приводит к отрицательным, характерным именно для этого процесса явлениям, в особенности к тому, что человек стремится исключительно к сиюминутным материальным благам. „Любовь к богатству“, по его» мнению, лежит «в основе всего, чем занимаются американцы»

Что беспокоило Токвиля больше всего, так это долгосрочные последствия слишком узкого понимания американцами «принципа личной заинтересованности». Граждане, отгораживающиеся от «этих великих и могучих общественных чувств, которые беспокоят нации, но которые и развивают их», по словам Токвиля, могут вскоре оказаться в положении, при котором они будут каждую новую теорию считать угрозой, каждое нововведение – прологом революции. «Признаюсь, меня страшит, – писал он, неожиданно проявляя собственное, глубоко личное отношение, – как бы они в конце концов не замкнулись в этой мелкой и трусливой любви к сиюминутным удовольствиям, как бы они не потеряли из виду долгосрочные свои интересы… когда потребуется мощное и резкое усилие ради более высокой цели». Если в интеллектуальной сфере следствием индивидуализма является стагнация, то в политике им может быть деспотизм. Люди начинают рассматривать обязательства перед обществом как досадное отвлечение от погони за деньгами; и «для того, чтобы лучше приглядывать за тем, что они называют собственным делом, они пренебрегают главным делом своей жизни – быть хозяевами самим себе». Уход в частную жизнь, поощряя гражданскую апатию, провоцирует наступление тирании».

Артур Шлезингер «Циклы американской истории»:

«Кредо манчестерской группы подкреплялось теорией Дарвина. Теоретики неограниченного экономического либерализма, ссылаясь на эволюционное учение Дарвина, приходили к выводу о том, что выживание наиболее приспособленных в процессе свободной конкуренции на рынке является гарантией прогресса цивилизации. „Если вообще возможно говорить о какой-то теории в стране, обходящейся без всяких теорий, – писал Брайс в 1888 г. в своей работе „Американская республика“, – то ортодоксальная теория экономического либерализма составляет ныне основу как федерального законодательства, так и законодательства штатов“. Верховный суд, ядовито заметил в свою очередь судья Холмс, повел себя так, будто 14-я поправка возвела в закон „Социальную статику“ Спенсера. Судьи, подобные Дэвиду Брюэру, нанесли тяжелый удар по социальному законодательству во имя святого принципа laissez-faire»

Эллиот Аоронсон, известный американский психолог, который много писал о вреде конкурентного сознания, провоцируемого философией рынка, вызвался быть следующим свидетелем:

– У меня нет никакого сомнения в том, – начал этот прекрасный человек, – что теория научного эгоизма учит праву сильного, и тому что цель оправдывает средства. Победа любой ценой – вот девиз дарвиновской философии, для которой соображения этики перестают иметь значение. Кто же будет сомневаться в том, что идеология конкурентного мира, выживания сильнейшего и победы любой ценой составляет существо американской культуры. Я писал об этом еще в своей книге «Общественное животное»: