Павел Максименко - PRO ET CONTRA. Вольные рассуждения о русском радикализме

Реформы устранили эти препятствия. Промышленность, торговля, и строительство железных дорог сделало быстрый шаг, и pari passu 9 9 Равный во всех отношениях (лат.) родился новый коммерческий и промышленный класс, появление которого было источником недоумения, жалости или разочарования всем тем, кому явилась Россия, освобожденная от жесткости и конфликтов социального развития, состоявшая, в первую очередь, из старомодных купцов, ставших коммерческими предпринимателями-оптовиками, зерноброкеров, молокозаводчиков, сахарозаводчиков, производителей текстиля и кулачества, с растущей необходимостью и возможностью для внешней торговли. Они делали важное дело, вписывающееся в государственную политику обязательного экспорта, пшеницы и других сырьевых товаров, при том, что голод часто бушевал по соседству с регионами-экспортерами. У них не было причин быть недовольными реформами, и они их принимали безоговорочно. У них были экономические, но отсутствовали культурные амбиции, хотя и к концу века некоторые из них стали крупными меценатами искусства и литературы. Они были душными, узко мыслящими, показными и экстравагантными.

Симптомы распада сельского общества, где старый, «органический» порядок должен был выжить лучше всего, были источником особой тревоги с большим количеством дебатов, Даже ведущие статьи в таких полуофициальных органах, как Санкт-Петербургский «Голос», под редакцией Краевского, были полны ссылками на эту новую разработку. Дифференциация в деревне была простимулирована прежде всего тем, что новые и тяжёлые финансовые требования заставляли крестьян устраивать заговоры, и тем, что наиболее обеспеченные слои крестьянского меньшинства начали процветать ценой обнищания большинства. Участки, изначально назначенные, различались по размеру и, в то время как более обеспеченные крестьяне покупали землю у землевладельцев, крестьян, которые не смогли выжить на своей урезанной земле, нанимали в рабочие. При естественном росте сельского населения, это привело к постоянному оттоку крестьян в города и в новые промышленные и транспортные регионы, которые не имели ни паспортных проблем, ни необходимой связи с деревней. Все эти факторы способствовали дезинтеграции деревенской жизни и усилили экономические контрасты. Они также усложняли сбор статистики средних показателей к распределению богатства в деревне. Энгельгардт писал в семидесятых, что «идеалы кулаков правят в селах».

Правда, в репаративных крестьянских общинах, где периодическое перераспределение земель между членами, имеющими тенденцию к сохранению эгалитарной системы, было меньше дифференциации: отсюда и популистская вера в некапиталистические пути России. Но и здесь более богатые, «твердые» крестьяне были в преимущественном положении; и, как хорошо известно, именно у них Столыпин, проводивший аграрную реформу при Николае II, искал поддержки. Они поощряли несправедливое перераспределение: они использовали свое влияние, заставив крестьянскую общину («мир») допустить земельный передел, и они даже умудрялись покупать землю от их имени с тайного или явного согласия власти. Все это побудило некоторых историков утверждать, возможно, с преувеличением, что это было крестьянское меньшинство, а не городская буржуазия, которая осуществила «буржуазную революцию» в России, и что это представляло собой фундаментальную разницу между русской «буржуазной революцией» и Западной Европой.

Но новый класс пост-освобождения также включал в себя буржуазию в строгом смысле слова: банкиры, крупные промышленники, менеджеры, администраторы, многие из которых были исконными дворянами. Они были более самосознательными и осознанными в своем социальном и экономическом эксперименте. Они стремились создать институциональную форму, в которую их энергия и самоутверждение могли быть применены. Они полагались на поддержку более прогрессивных элементов бюрократии, с которыми они были тесно связаны. Один из самых типичных представителей этого класса был невероятно способный и энергичный Сергей Витте. Он начал с младшей должности в провинциальной администрации железных дорог, чтобы в конечном итоге стать министром транспорта, торговли, финансов, а в 1905 году – Председателем Совета министров.

Так же, как и зарождающийся средний класс, промышленная и коммерческая революция породила сельский и городской пролетариат. Что же касается крестьян, то в любом случае, будь экономика свободной или привилегированной – они лежали в основе законопроекта. Но, конечно, это была «свободна я » система, которая была лучше адаптирована. к развитию капитализма. Как было отмечено, земельная реформа во многом обязана тому, что землевладелец отдал предпочтение работе свободного, но безземельного сельского населения. Новый предприниматель был более остроумен, имея в своём распоряжении землю, так как многие фабрики и шахты возникали в загородных районах, неквалифицированные рабочие и даже квалифицированные, сохранили свои связи с сельским крестьянством, из которого они вышли, и «текучесть рабочей силы» или сезонный труд (отхожий промысел) оставались неизменной чертой индустриальной системы. Но анализ статистики временной и постоянной занятости работников-мужчин (около половины в 1884 году) говорит о том, что «связь с землёй» была во многом обусловлена завышенной оценкой и она быстро уменьшалась с ростом промышленности и торговли.

С другой стороны, по уже приведенным причинам, освобождение в сельскохозяйственных районах привело к такому количеству увольнений, что «резервная армия» рабочей силы, доступной для промышленности, была в два раза больше (около пяти миллионов) «полевой армии» (около двух с половиной миллионов). В этих условиях работодатель считал себя, а деревенские пролетарии в поисках работы считали его, благодетелем в том, что он соглашался платить вообще хоть какую-то зарплату. Время шло, но зарплаты не росли, так как в какой-то степени вписывались в современное западноевропейское индустриальное общество, и даже снижались, за исключением тех случаев, когда работник обладал мастерством премиум-класса. Российские рабочие в первые годы после освобождения были, на самом деле, самой опустошенной, эксплуатируемой и непоколебимой частью крестьянства.

Даже в девятнадцатом веке в Англии, в относительно открытом обществе, с парламентскими учреждениями, процесс пролетаризации был достаточно жесток. В России он был неприкрыто жестоким. Основой всей системы занятости в промышленности была, или скорее оставалась, как под крепостным правом, тюремная модель. Это было знакомое явление, конечно же, не свойственное исключительно России, и любое предложение об улучшении условий рабочих (до 1882 года не было никаких реальных предложений, кроме скромных и неэффективных первичных проверках на фабриках) сталкивалось с сильным сопротивлением со стороны частных работодателей и их сторонников в правительстве.