Павел Максименко - PRO ET CONTRA. Вольные рассуждения о русском радикализме

В условиях господствующей цензуры невозможно было изучать, обсуждать или даже публично упоминать эти революционные события, но в архивах Третьего отделения Собственной канцелярии Его Императорского Величества (так называлась тайная полиция) и в министерстве внутренних дел хранились записи подробностей о подобных вспышках. Эта угроза был в некоторой степени более тревожной, чем провокационный либерализм просвещённого класса, «безвредные злоречья», как это называл сам Николай, который в любом случае был под надзором всевидящего Аргуса Третьего отделения. Герцен, Бакунин и другие опасные радикалы были за границей, но «бунт бессмысленный и беспощадный» крепостных зловеще и непредсказуемо маячил на горизонте.

Не так-то просто сформировать точную картину революционных настроений среди крестьян до отмены крепостного права. Архивы предоставляют некоторый освещающий материал, но это не даёт ясного представления о характере крестьян. Правильнее обращаться к мемуарам и переписке тех, у кого был личный опыт сельской жизни. Свидетельства славянофилов могут считаться особенно важными и лишены обвинения в любой радикальной предвзятости, несмотря на их убежденность в том, что дворянство отделило народ от царя. Юрий Самарин был совершенно не в себе, когда говорил о преобладающем революционном настроении среди крестьян, а выдающийся консервативный историк Михаил Погодин во время Крымской войны писал, что «мы не боимся Мирабо, но мы боимся Емельки Пугачёва; никто не встанет на сторону Мадзини, но Стенке Разину нужно только сказать слово! Вот где скрывается наша революция, вот где наша опасность. И хотя сейчас не убивают по тридцать землевладельцев ежегодно – злобных жертв права на тиранию по отношению к другим – это и есть местные революции, которым не хватает только координации, чтобы приобрести особое значение».

Как обычно, рабство служило для того, чтобы одурманить разум и превращать людей в непримиримых жертв тех, кто поработил их. Несколько отдельных крестьян смогли купить свободу, несмотря на огромную плату за выкуп, или оказывая хорошие услуги, управляя делами их хозяев, играя в их оркестрах и театрах. Некоторые даже умудрились разбогатеть сами, и в свою очередь эксплуатировали подневольный труд (например, знаменитый крестьянский завод во Владимирской губернии, который платил своему хозяину – графу Шереметьеву – 20 000 рублей в год).

В условиях нарастающего недовольства правительство временно усомнилось в эффективности политики палки, которая привела к таким отчаянным провалам во время Крымской войны. Поражение в войне было как экономическим и финансовым, так и военным.

В интересах как правительства, так и правящего класса, стало создание новой производительной силы, и крепостное право сильно затрудняло эту задачу. Не только российская промышленность, но и сельское хозяйство в XVII и XVIII веках полагались на рабское сельское население, то есть бесплатную, дешевую и мобильную рабочую силу. Некоторые историки, будучи удовлетворены тем, что это дает единственное адекватное объяснение реформ, инициированных Александром II, утверждают, что они (реформы), соответствовали логике социального и исторического развития и были простой функцией изменения цены на зерно (Михаил Покровский); что изменения произошли бы и без какого-либо давления сверху или снизу, если бы русское дворянство было способно интерпретировать свои собственные интересы в то время, и что обнищание некоторых землевладельцев, вызванное реформами, не повлияло на конечный результат, а именно на выживание и даже возрождение русского дворянства в его переходном периоде от феодализма к капитализму.

Это сразу приводит нас к аргументу тех, кто верит в историческую неизбежность, которая неумолимо разворачивается, двигая все вещи и всех людей в предопределенном направлении к неизбежному концу. Кроме того, голос неприглядного «адвоката дьявола» нашёптывает нам, что человек лишь маскирует себя доброжелательностью, и что он имеет в виду «ложь», когда говорит «правда». Сомнительно, может ли честный историк избегать быть в какой-то мере адвокатом дьявола, хотя нет причин, по которой он должен рассматривать экономическую связь как единственный источник мотивации, позволяющий людям затуманивать правду и делать парад теней главенствующим. История – это продукт не логики, а людей. Они обеспечивают вариативность, которая отсутствует в предопределенных схемах, контрасты между намерениями и достижениями, усилиями и неудачами, надеждами и разочарованиями, решениями и политикой. Действительно, сама «логика» судьбы и несчастья истории проявляется как результат действий людей. И поэтому трудно оценить человеческое впечатление от последствий таких действий. История изобилует неразрешимыми, на первый взгляд, конфликтами между свободой и необходимостью: это сфера действий и ответственности человека, и, тем не менее, она сама по себе не преследует задачи конца. Человек покалечен самим собой и погибает в себе. Достижения человека, но также и его дела, увеличивают ограничения его свободы; цели, которые когда-то реализованы, отступают перед ним и иллюзии превращаются в жесткую и навязчивую реальность. Никаких объективных «детерминизмов» не может быть найдено против исторических объяснений, которые обнаруживают специфическую логику, мрачный импульс в ходе и последствиях человеческой деятельности.

В любом случае, в настоящее время уже невозможно занять позицию традиционных русских историков, которые приписывают упразднение крепостничества к гениальным прозрениям Александра в сторону всеобщего блага и к его милосердному расположению: они могли быть достаточно реальными, но они никогда не заставляли его делать что-либо, чтобы предвосхищать систему, которая так явно уравнивает собственный консерватизм с моральными ценностями. Это также не может быть приписано всплеску общественного сознания, которое привело дворян к тому, чтобы посвятить себя улучшению положения крестьян; на самом деле они действовали не столько от полноты их сердец, как от пустоты их карманов; они были готовы отпустить крестьянина, но сохранить его труд и свою землю исключительно для своих целей.

Тем не менее, сверху было давление, и важно проанализировать его стимулы и последствия, чтобы понять положение русского общества в шестидесятые годы XIX века. В Манифесте о заключении Парижского мира в 1856 г. Александр II пообещал русскому народу возможность «наслаждаться плодами своего труда », а вскоре после этого, в его знаменитом выступлении перед представителями дворянства Москвы, он сказал, перекликаясь с Радищевым и Герценом, что «лучше отменить крепостное право сверху, чем ждать, пока оно начнет уничтожить себя снизу » . «Господа, я слышал, что среди вас циркулируют слухи о том. что я намерен отменить крепостное право: это неправда, и вы можете сообщить это всем и вся. Но, к сожалению, вражда между крестьянами и их землевладельцами существует, и это причина уже уже случавшихся неповиновений землевладельцам. Я убежден, что рано или поздно мы должны это сделать. Я думаю, что вы согласны со мной».