Рустам Чернов - Ludi мысли. Сборник людологических сочинений (доклады и статьи)

Понимание игры как нечто, что противостоит неигровому вообще не выдерживает даже простейшей критики 14 14 Хейзинга Й. Homo ludens. -М., 1992 . Й. Хейзинга так и не дал дефиниции игры по той простой причине, что игра и есть человеческое. Посмотрите на играющих детей, что вы видите? Игру? Нет, вы видите людей, чье бытие в данное время представляет собой процесс реализации «возможности» в действительность, где «возможность» – это маска, то есть детерминированный (правилами) набор признаков, реализация которых влечет за собой структурирование психического состояния, как самого субъекта (человека), так и внешней среды, посредством взаимодействия с ней. Действительность – весь тот комплекс окружающей среды, который вовлечен в игру, причем значение предметов зависит здесь и всецело определяется «возможностью» игры, представленной в виде символов. Так, если ваши дети играют в мушкетеров, то любой предмет, имеющий неправильную цилиндрическую форму на время игры для них будет шпагой. Детские игры реализуют те образы, нормы, принципы, которые впитывает в себя ребенок на той стадии, когда сам еще является только объектом игры, то есть тогда, когда вы с ним играете.

Здесь, чуть забегая вперед, дадим понятие алеантности игры. Алеантность (alea – жребий, игральная кость) – это степень того чувственного, что принято называть удовольствием, радостью… Игры можно разделять по степени алеантности, которая зависит от:

– Количества участников с одинаковым бытием в возможности. Здесь налицо следующая тенденция – чем больше человек принимает участие в той или иной игре, тем дифференцированнее «возможность» каждого из них, что с необходимостью приводит к различному стилю игры (внешнее выражение «возможности»), образующему в рамках одной и той же игры антагонизм, формой снятия которого является насилие. Субъект реализующий власть (детализированная зеркальная энтелехия «возможности») обладает большей степенью алеантности, нежели подчиняющийся.

– Того, насколько «возможность» лично сформирована. Все то, к чему мы приходим самостоятельно необходимо находит свое выражение в нашем поведении. Самая высокая степень алеантности наблюдается там, где человек вовлечен в игры, потенциальное бытие которых сформировано им на основе отрицания должного общественного бытия: преступление, творчество, любовь, предпринимательская деятельность, война (только в отношении таких личностей как Цезарь).

– Причины игры. Игра самодвижущаяся константа, выражающая себя в том, что возможное необходимо реализуется в действительное (вне зависимости от формы реализации). Заметим, что игры животных всегда приносят субъектам радость, за исключением тех случаев, когда их причина связана с необходимостью, выраженной в обстоятельствах, находящихся за пределами игрового – пожар, наводнение, засуха, миграции, фазы луны и прочее. Тоже обнаруживается и у человека: любая необходимость, продуцированная «возможностью» игры осознается как желательная, в то время, как необходимость, возникающая извне воспринимается резко негативно как вмешательство в суверенную сферу игры. Примером могут послужить ситуации от прерывания игры детей окриком о том, что пора обедать и до ноты протеста одного государства другому.

Существует множество других немаловажных факторов, на которых мы останавливаться пока здесь не будем; в целом же необходимо отметить, что самой высокой степенью алеантности обладают детские игры, так как в них личность ребенка составляет ту возможность, которую он воспринял через систему подражания. Разница между игрой детей и «деятельностью» взрослого человека состоит в том, что «возможность» последнего формируется не им самим, он одновременно играет в несколько игр (отец, начальник, гражданин, налогоплательщик и прочее), и та игра, в которой он участвует есть лишь малая часть общей возможности, форма игры не регулируется им самим, то есть является продуктом не -личного бытия в возможности.

Таким образом, не существует игры и не -игры. Существуют лишь игры с различной степенью алеантности.

Игра есть то, что снимает противоречия мысли, ибо именно в ней живет истина. Игра есть то, благодаря чему стабилизируется многообразное. Игра -это форма бытия всего биологически живого. Причем то, что нами сейчас не воспринимается как игра (например, навык) ранее обладало именно игровой природой. Так, например, письменность, которая сейчас стала обязательным атрибутом человеческого и воспринимается нами как должное и обыденное явление раньше была признаком принадлежности к высшей касте, которая окружала себя церемониалом (игрой с высокой степенью алеантности) – например, профессия писца в Восточных Деспотиях.

Существует четыре ступени алеантности:

– Самая первая реализация потенциального бытия, связана с повышенным эмоциональным фоном. Это знакомо каждому, кто делал что-то в первый раз. Здесь каждый без труда усмотрит игровой дух. Здесь же впервые снимаются противоречия возможности.

– Закрепление результата, использование формы игры.

– «Обычность», форма выражения труд.

– Навык. Характерная черта – отсутствие сознания возможности, интерпретация своих действий на уровне констатирующего самоконтроля.

Таким образом, сущность игры заключается в том, что игра является способом реализации бытия в возможности в действительность (формообразующей константой бытия).

Современный XX век, так бережно прогоняемый системой восприятия времени, подарил нам самое большое чудовище, самого злобного и кровожадного Минотавра – младенца, речь идет о сомнении в его результативности – современный человек уже отказался от права на познание, на достоверное познание. Сегодня мы, люди технократического толка приписали себе функции Человека – действующего , существа отвечающего за самое себя как за субъекта действительного, изгнав фактор т.н. «духовности» к остаткам богословов и простых неудачников. Сегодняшний носитель разумности чуждается вопросов существа и сущности проблем так, как будто бы их наличие есть нечто аморально – гнусное по отношению к их обладателю. Увы, барьеры личного познания сегодня почти для всех – норма жизни, стена за которой спокойно и безмятежно, а не то, что должно превзойти для самое себя… как для Homo Sapiens.

Иногда, конечно, некоторого «сапожника», вдруг, да и осенит мысль о том, что у Наполеона тоже было всего лишь 24 часа в сутки для достижения собственной истории и предназначенности, но эта мысль нечто отвлеченное и никак уж не побудитель действия.