Александр Титаренко - Антиидеи

1 Гегель. Соч. М., 1956, т. 3, с. 287.

Выведение морали из неких абстрактных и самоочевидных Абсолютов Истинного Разума, представление о ее совершенствовании лишь с помощью вербально-понятийного распространения норм, соответствующей некой вечной Научности, парящей и над историей и над реальным человеком,- не более чем иллюзия, метафизически абсолютизирующая роль обыденного рассудка. К. Маркс писал, что «принимать одну основу для жизни, другую для науки – это значит с самого начала допускать ложь»1.

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 124.

Научное, теоретическое мышление – лишь момент, «часть» мышления вообще, хотя и очень важная. Существуют и другие способы освоения действительности, вненаучные, например искусство. Интроспекция, рефлексия рассудка – лишь момент, важный, но не единственный механизм осознания течения индивидуальной жизни. Сознание же вообще, включая в себя и теоретическое мышление, и рассудочные формы, к ним также не сводится. Оно включает и такие процедурные компоненты целесообразной деятельности, которые в нем присутствуют, но не осознаются актуально. Чувственные образы и представления, пронизывая все сознание, также им не исчерпываются. Существует мощная сфера подсознания человека, основа всех его духовных процессов. Жизнь человека не исчерпывают «сознание плюс подсознание» – ведь эта жизнь обеспечивается определенными нервно-физиологическими процессами, подчиненными социально-исторической деятельности «существа» качественно особого рода – личности. Именно эта деятельностно-практическая личность – субъект истории – и мыслит – с помощью мозга, воспринимает и переживает – с помощью чувств, а не «мозг мыслит», «чувства воспринимают» и т. п.2

2 См.: Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность, с. 58-59.

Задача, следовательно, состоит не в том, чтобы понять действительное место и значение нравственных чувств в психике человека, пронизывающих ее «насквозь»,- от элементарных неосознаваемых восприятий до логико-понятийных процессов1.

1 «…Самое мышление как реальный психический процесс уже само является единством интеллектуального и эмоционального». (Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1973, с. 97-98).

Но и понять их роль в единых «ансамблях» психической регуляции поведения человека не как абстрактной особи, а личности, весь духовный мир которой, в том числе нравственность, формируется в процессе творчески-преобразующей деятельности – конкретно-исторической практики. Ведь и сама противоположность чувств и разума в этике, толкуемая традиционно как коллизия долга и склонности, есть производный продукт исторической действительности, постоянно воспроизводящей нравственно раздвоенного индивида, «когда общество в нравственном отношении расколото, и в то же время оно нуждается в определенной общности моральных позиций, в едином ценностном языке»2.

2 Гусейнов А. А. Долг и склонности.- Вопросы философии, 19.81, № 10, с. 115.

Мир ценностей, который формирует моральность человека и который человек же создает в процессе совместной практической жизнедеятельности – вот подлинный ключ к различным «антиномиям» нравственного сознания. Их решение в этом случае, разумеется, не сводится к простому раскрытию реального нравственно-психологического соотношения чувств и разума, мотива и поступка и т. п.

Дружбу, например, как нравственно-психологический феномен жизни людей, нельзя вывести просто из ее чувственной, интимной теплоты и взаимной привязанности – хотя без них она не существует, ни из полезности, взаимопомощи, этикетно-престижного «ритуала» – хотя он может в ней присутствовать, ни даже из совместной самореализации, предполагающей «слияние» родных душ, своих «вторых Я» – хотя это крайне важно и, к сожалению, полностью достижимо лишь в идеале. Нет, дружба невыводима просто из всех этих ее существеннейших нравственно-психологических черт и атрибутов. Она – самоценность1,

1 См. об этом: Кон И. С. Дружба. М., 1980, с. 248- 252.

несводимая ни к страстному биению чувств, ни к благу взаимной поддержки. В ней воплощается важнейшая ценность человеческих взаимоотношений, формировавшаяся и развивающаяся поныне как самораскрытие творческих духовных сил человека. И не столь уж важно, что обыденный рассудок придает этой моральной самоценности дружбы вненсторический характер (хотя это исторически сформировавшееся, имеющее различные конкретные формы и развивающееся поныне явление), превращая ее в выражение некоего абсолютного начала человеческого «духа», «природы» и пр. Важно другое: дружба как один из видов межличностных отношений воплощает собой определенную моральную ценность, как бы концентрирующую в себе благородные, свободные горизонты нравственного развития человека.

Именно в этом мире ценностей – аксиологическом аспекте социально-исторической практики человека – дружба находит свое полное объяснение и этическое обоснование.

* * *

Коллективное, общее дело, спаянное едиными ценностями, коммунистическими идеалами; творчество, самораскрытие созидательных сил, способностей человека, революционно-классовая сплоченность и психологически возросшие возможности морального взаимопонимания, сопереживания; бережное проникновение до сокровенных истоков нравственно-психологического самочувствия, мировосприятия человека – в дружбе и любви; наконец, глубинные исторические потребности развития моральной коммуникабельности в общественной жизни и перспективы формирования гармонической личности, неразрывно сопряженные с торжеством коммунистического гуманизма,- все это приметы нового социально-нравственного положения человека в социалистическом мире. Приметы, позволяющие оптимистически относиться к проблеме преодоления морального одиночества, отчуждения, замкнутости, враждебной разобщенности людей друг от друга.

Индивид не может (и не должен) проводить свою жизнь в моральном одиночестве: это пустое, мертвое существование, мучительное устранение от живых источников сопричастности к радостям и горестям других людей, нередко оборачивающееся бессмысленно-злобной ожесточенностью (и ведущее к деградации человеческого в человеке). Сторонники мрачной антиидеи о безысходности одиночества личности не только смешивают разнокачественные причины и признаки одиночества (социальные, нравственные, психологические и т. д.). Они не только в корне неправы, абсолютизируя неотвратимость одиночества, но и виновны в своем отношении к человеку. Вольно или невольно они заставляют его смиряться с одиночеством, не дают ему понимания реальных путей выхода из этого трагического состояния. Смакуя страдания человека, изолированного от душевного мира других людей, от моральных ценностей общества, они оставляют его беззащитным и безнадежным в пучине заброшенности, равнодушия и отчуждения. Их призывы к отчужденному индивиду сохранять, несмотря ни на что, моральную стойкость и личное мужество мало чего стоят. Они нравственно-психологически, мировоззренчески разоружают человека в его борьбе против враждебной разобщенности людей друг от друга. И делают это не только потому, что не видят социальных сил, способных освободить человека от враждебно-негативных, навязанных ему антагонистическим течением социальной жизни состояний одиночества, не только потому, что не могут понять нравственного значения революционной сплоченности освободительного движения трудящихся, но и потому, что не могут, несмотря на все свои заверения, определить общечеловеческий гуманный смысл нравственного единения человека с человеком в истории. Во всех исходных философско-этическнх предпосылках их концепций в той или иной мере присутствует индивидуализм, с позиций которого нельзя верно понять не только современных революционно-освободительных, но и общечеловеческих, общеисторических тенденций гуманистического сплочения человечества. Гнилостные бактерии пессимизма и индивидуализма – вот закваска мрачной антиидеи о безысходности человеческого одиночества. Сочувственный «пессимистический гуманизм» в отношении к человеку, якобы обреченному на вечное одиночество, не спасает приверженцев этой идеи от обвинения в антигуманизме. Ведь если человеку не даются реальные и вместе с тем гуманные средства преодоления одиночества и отчуждения, то на чем же будет держаться его моральная стойкость и сопротивляемость злу? Тогда люди найдут иные, пусть ложные и антигуманные, способы «прорыва» из нестерпимого одиночества и отчуждения. И они действительно пытаются их найти: в масштабах либо реакционных радикальных движений (типа фашистских), либо в различных формах «псевдоколлективизма», либо в насильственном подчинении, овладении душевным миром другого человека. Распространяя эту антиидею под маской «мужественного реализма» во взглядах на судьбу человека, ее приверженцы, таким образом, подготавливают (иногда даже против собственного желания) нравственно-психологическую почву для взращивания откровенно реакционных устремлений и настроений. Так антиидея о безысходности одиночества легко укладывается в общее русло антигуманизма, от нее пролегает ряд прямых дорог в темный мир воинственно-враждебных по отношению к человеку, его ценности и судьбе, представлений. Антиидея о том, что «счастье одного человека строится всегда на несчастье другого», представляет собой в этом смысле, пожалуй, наиболее циничный образчик попыток индивида «стать выше» одиночества или уйти от него с помощью открытого человеконенавистничества и активной агрессивности по отношению к другим людям.