Александр Титаренко - Антиидеи

О том, что счастье одного человека неизбежно построено на несчастье другого

… Индивиды как физически, так и духовно творят друг друга…

К. Маркс

…Нельзя ни разрешить, ни осветить вопросов жизни, когда отрицаешь самую жизнь; когда не веришь в жизнь, когда оцениваешь бытие, исходя из апологии небытия.

В. В. Боровский

Нет, пожалуй, другой такой этической антиидеи, которая бы столь откровенно говорила сама за себя. И одновременно была так воинственно антигуманистична по отношению к человеку и цинично злонамеренна. Может быть, поэтому в истории реакционной социально-политической и философской мысли она, занимая по смыслу всегда одно из стержневых мест, чаще выражалась не обнаженно, а завуалированно, в более широком идеологическом контексте, с различными оговорками и оправданиями. Тем не менее перечень имен мыслителей, откровенно ее защищавших и разрабатывавших, вовсе не так скуден, как следовало бы ожидать: Тразимах, Калликл, Макиавелли, де Местр, де Сад, Гоббс, Мандевиль, Спенсер, Ницше, Шпенглер, К. Леонтьев, Сорель и многие другие. Причем ее влияние несомненно куда более широко – это становится особенно ясно, если рассматривать названную антиидею не только в ее теоретико-идеологическом воплощении, но и как явление обыденного массового сознания, стихийно осмысливавшего практику антагонистических общественных отношений.

1. Диалектика добра и зла: от социальной обусловленности к «арене души»

Мысль о том, что человек может построить свое счастье только на развалинах счастья других людей, означает признание враждебных, насильственно-эгоистических отношений как единственно возможных, а следовательно, и «справедливых». Это не просто констатация, что благополучие одних в эксплуататорском общество строится на неблагополучии, угнетении других. Ее нравственный смысл состоит в оправданны таких отношений, в том, что они окружаются ореолом возвышенности, мощи, красоты, дозволенности и даже героизма. В этом значении она и может быть названа антиидеей, т. е. таким идеологическим образованием, которое является враждебным для позитивного духовного развития человека. Положительный нравственный опыт, составляющий ценнейший культурный арсенал истории, ею усиление разрушается, а запретительные рубежи морали, охраняющие достоинство, ценность личности и завоеванные с огромным психологическим напряжением в смене многих поколений, отбрасываются как нечто лишнее, ненужное. Согласно этому взгляду на жизнь, она есть смертельная схватка изначально враждебных друг другу эгоистов, где сильный торжествует над слабым. Личная выгода здесь становится единственно осязаемым добром, а невыгода – единственно ощутимым злом. Несчастье другого индивида (или других) становится строительным материалом для собственного, эгоистического «счастья». Победа, следовательно, не только приносит благополучие, но и делает «сильную личность» правой, возвышает ее над другими людьми. Более того, чем больше сумма несчастий, которую причиняет (и своекорыстно использует) один человек другим людям, тем больше его сумма «счастья». Причинение несчастья, страдания другим людям утверждается как единственный способ достижения добра для себя. А отсюда уже недалеко и до сладострастного наслаждения насилием, мучительством, страданиями несчастных жертв.

Многие гуманистически настроенные мыслители решительно и с отвращением выступали против подобного взгляда на жизнь. Однако большинство из них были вынуждены признавать сам факт появления в обществе благополучия, «счастья» одних за счет других. Лев Толстой, например, писал: «…все устройство нашей жизни таково, что всякое личное благо человека приобретается страданиями других людей…»1.

1 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. М, 1957, т. 23, с. 332.

Он не видел реальных причин, а следовательно, и путей устранения подобного устройства жизни и предлагал свою теорию «непротивления злу насилием» в качестве средства нравственного переустройства общества и совершенствования человека. Антигуманисты же «счастью на несчастье других» придавали статус внутреннего, фатального смысла всей жизнедеятельности личности. Один из наиболее ярких глашатаев этой аптиидеи Ф. Ницше, в частности, утверждал: «сама жизнь, существенно, есть присвоение, повреждение, насилование чужого и слабейшего…»1.

1 Ницше Ф. Собр. соч. М., 1900, т. 2, с. 259-260.

И те и другие – как буржуазные гуманисты, так и антигуманисты – искаженно, идеалистически и волюнтаристски понимают социально-исторические причины коллизии «счастья» и «несчастья» людей в обществе. Многие из них справедливо связывают эту коллизию с диалектикой добра и зла в человеческих взаимоотношениях. Однако, как правило, они ограничивались прежде всего «ареной души» отдельного индивида, где видят источник этой коллизии, а классовую обусловленность, социально-исторические масштабы движения противоположности добра и зла либо недооценивают, либо истолковывают извращенно.

Широкое хождение и всеобщее потаенно-ядовитое значение мысли о том, что «счастье» одного строится всегда из несчастий других, придала ей буржуазная эпоха. Именно торжество капиталистических отношений, как отмечал К. Маркс, порождает метафизическую абстракцию, означающую «сведение всех многообразных человеческих взаимоотношений к единственному отношению полезности»2,

2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 409.

причем это отношение оказывается состоянием «взаимной эксплуатации»1.

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 411.

В условиях частнособственнической конкуренции «отношение полезности имеет вполне определенный смысл, именно тот, что я извлекаю пользу для себя, причиняя ущерб другому»2

2 Там же, с. 410.

(курсив мой.- А. Т.), где развитие индивидов возможно «лишь в том виде, что одни лица удовлетворяли свои потребности за счет других…»3.

3 Там же, с. 433.

Провозглашение соответствующего буржуазной практике «сознания взаимной эксплуатации – всеобщим взаимоотношением между всеми индивидами», было вначале, по мысли К. Маркса, «смелым и открытым шагом вперед, было просвещением»4,

4 Там же, с. 411.

ибо раскрывало земной смысл и других форм эксплуатации, прикрытых идиллическим облачением, например феодальных. Буржуазный индивидуализм в ту пору играл прогрессивную роль, а теория «разумного эгоизма» выражала жажду полного развития индивидов в условиях свободной конкуренции. Иллюзия справедливости подобных отношений – в сравнении с феодальной зависимостью – была исторически правомерна; она, как показывает К. Маркс, приобретает лицемерно-апологетический характер лишь впоследствии, прежде пройдя своеобразную эволюцию в учениях таких мыслителей, как Гольбах, Гельвеций, Локк, Гоббс, Джемс Милль, Й. Вентам, У. Годвин и другие. Ироническое замечание Б. Мандевиля, что «пороки каждого отдельного лица при помощи умелого управления подчиняются величию и всеобщему счастью целого»1,