Петер Слотердайк - Критика цинического разума

Это едва ли идет на пользу нашим интеллектуальным и психи­ческим способностям:

Ум, который поддерживается в напряжении тем возбуждением, которое постоянно приносит день, и непрерывно откликается на него, требует все вре­мя находиться в движении и участвовать в постоянной погоне за впечатления­ми — лишь бы эти впечатления были более жгучими и захватывающими, чем те, которые довелось испытать ранее... Возникают развлечения самого неожи­данного, сенсационного толка, поспешно-торопливые, банальные, роскошные,

неистинные и отравленные. Эти радости граничат с отчаянием... Образ выро­дившегося умения наблюдать природу — автомобиль в нескончаемой погоне за количеством километров...

Но даже в этих безумствах и сверхраздражениях есть нечто машинное. Человек, играющий в общем механизме роль водителя и машины одновремен­но, при растущем напряжении и разгоряченности отдал то количество энергии, которое у него было, маховику всемирного производства... (S. 69).

Проявляя немалые способности физиогномиста, Ратенау рису­ет психологический образ производящего-потребляющего человека. Он разгадывает загадку банальности «абстрактного тщеславия», движущего человеком наравне со столь же отвлеченной от всякой конкретики жаждой обладания товарами.

Это абстрактное тщеславие представляет собой загадку потому, что все восхищение вызывает маска, а эта маска не связана внутренней связью иден­тичности с тем, кто ее носит... (S. 74).

Акты приобретения товаров начинают создавать сеть между алчными масками — сеть, по которой движутся суррогаты и сурро­гаты суррогатов, проходя через руки потребителей. В буржуазном быту дело заканчивается инфляцией предметов, потреблением кото­рых, как кажется, исчерпывается все существование человека.

Ответом на эти мысли оказывается снискавшая шумный успех десять лет спустя книга Генри Форда «Моя жизнь и карьера» (вы­шедшая в немецком переводе в Лейпциге в 1923 г.), в которой и он тоже смотрит на вещи не взглядом капитана индустрии, а взглядом этнолога,— этнолога, описывающего капиталистическое общество:

Доныне происходившее в мире прогрессивное развитие сопровождалось резким увеличением числа предметов повседневного пользования. На заднем дворе американского жилого дома можно встретить в среднем больше различ­ных сложных устройств, чем... во всех владениях какого-нибудь африканско­го владыки. Американский мальчишка школьного возраста окружен, как пра­вило, большим количеством вещей, чем целая община эскимосов. Список ин­вентаря кухни, столовой, спальни и подвала для хранения угля мог бы привести в изумление даже самого склонного к роскоши вельможу, жившего 500 лет назад... (S. 313).

На истощение традиционных источников веры человек-потре­битель может реагировать только пассивно; он хотел бы держаться веры и ценностей, перестав быть тем, для кого они еще действитель­но были значимы.

Теперь он намеревается вернуть утраченное, прибегая к хитрости, и взра­щивает мелкие святыни в своем механизированном мире подобно тому, как устраивают садики на крышах заводских корпусов. Из инвентаря минувших эпох извлекаются на свет там — культ природы, здесь — суеверия, общин­ный образ жизни, наигранная наивность, деланная веселость, идеал силы, искусство провидеть будущее, очищенное христианство, подражание старине, стилизация. Наполовину — веруя, наполовину — изолгавшись*, какое-то время служат молебны — до тех пор, пока мода и скука не покончат с идолом, которому поклоняются (Ratenau W. Op. cit. S. 93).

Эта структура современной веры в ценности, которая представ­ляет собой как бы веру в ценности, реставрированные произвольно и в порыве отчаяния, превосходно описывает менталитет тех движи­мых нигилистическим антинигилизмом групп «народных» активис­тов, которые начали громко заявлять о себе уже вскоре после прова­ла немецкой революции. К одной из таких групп принадлежал и убийца Ратенау — Керн. За восемь месяцев до убийства германс­кого министра иностранных дел в октябре 1921 года во время пуб­личной лекции в Берлине произошла первая встреча будущего убий­цы и его жертвы. Эрнст фон Саломон запечатлел эту сцену в романе «Стоящие вне закона», увидевшем свет в 1930 году. Во время выс­тупления Ратенау Керн протиснулся к самой ораторской трибуне и уставился на министра взглядом, полным холодной ненависти, вы­водя его из равновесия:

Я видел в его темных глазах металлический зеленый блеск, я видел его бледный лоб. Министр неуверенно повернулся, поначалу бросил на него бег­лый взгляд, затем сбился с мысли, запнулся, с трудом нашелся и продолжил, сделав рукой беспокойное движение — как будто хотел отогнать что-то, вдруг накатившее н" него. Однако теперь он обращался уже к одному только Керну. Он почти заклинал этого человека у колонны, и на глазах стал выдыхаться, видя, что так ни в чем и не может убедить его...

Когда мы протискивались к выходу, Керн приблизился к министру почти вплотную. Ратенау... вопросительно поглядел на него. Однако Керн как-то медленно и неуверенно прошел мимо. Лицо его было таким, будто его внезап­но поразила слепота (Ernst van Salomon. Die Geachteten. Gutersloh, 1930. S. 315).

В этом противостоянии отразилось нечто, свойственное духу всей эпохи в целом. Нигилист-практик не пожелал увидеть, сколько в его противнике духовности, доброжелательности и готовности нести ответственность. Ратенау должен был почувствовать, что Керн про­сто не желает слышать.

Воззрения, о которых говорил Ратенау, рассматривает и Герман Раушнинг в своей книге «Маски и метаморфозы нигилизма» (Rauschning H. Masken und Metamorphosen des Nihilismus. Wien, 1954), где этот бывший собеседник Гитлера дает очерк философской ' теории фашизма. Он показывает, что настроенные против современ­ности умы в момент кризиса имеют склонность цепляться как раз за то, из чего берет свое начало нигилизм: за крупные общественные институции, за государство, экономику и вооруженные силы. Именно они, широковещательно заявляющие, что вернут миру смысл, пре­имущественно и «распространяют бессознательный нигилизм за фасадом кажущегося порядка и насильно насаждаемой дисципли­ны» (S. 121).

То, что к чему взывают, как к спасению, люди, утратившие ду­шевное равновесие, в действительности является источником зла. Институции, к которым столь привязаны консервативные анти-нигилисты и к которым они испытывают мрачную симпатию, на са­мом деле являются «агентами нигилизма». Нигилизм, по Рауш-

нингу, прогрессирует двояким образом: ценности и истины охваты­ваются процессом «прогрессирующей демаскировки», позволяющей видеть их насквозь и разоблачать как суррогаты и как функциональ­но необходимую ложь крупных институций, что лишает их всякой высокой значимости; и в то же время социальные институции осво­бождают себя от своей функции средств, находящихся в распоряже­нии человека, и обретают более высокий статус, превращаясь в само­цели, которым должно подчиняться как индивидуальное, так и кол­лективное человеческое существование.