Неизвестен Автор - Воспоминания о К Марксе и Ф Энгельсе (Часть 2)

93

Тогда Энгельс сказал, что Плеханов представляется ему русским аналогом Гайндмана *. А затем, по мнению Энгельса, целесообразнее было бы, если бы Плеханов отстаивал свои взгляды так, как он делал это в "Социализме и политической борьбе", воздерживаясь от полемических преувеличений. Я упомянул, что Плеханов неоднократно ссылался на образ действий Маркса и Энгельса в аналогичных случаях, но Энгельс утверждал, что Маркс и он прибегали к беспощадной полемике, только исчерпав все способы кроткого увещания: например, с Виллихом и Шаппером, с лассальянцами, с бакунистами, с Мостом; указал на аналогичный образ действий с "молодыми". Энгельс говорил, что он вовсе не против полемики вообще, но он считал бы для русских чрезвычайно важным, чтобы они воздерживались от пользования отравленным оружием, а в частности, от выдавания возможной в будущем эволюции направлений за непосредственную актуальность.

В частности, он (Энгельс) не только не одобряет выдавания всех народников за реакционеров, но ставит на вид, что он лично не только ничего не имеет против предполагаемого сотрудничества Эвелингов в петербургском органе народников 402, но и сам сотрудничал бы в этом органе, если бы это допустила цензура. В заключение Энгельс сказал, что он надеется, что скоро в самой России выдвинутся энергичные вожди, что вообще из-за границы руководить политическим движением невозможно, что он лично воздерживается от вмешательства во "внутренние дела" немецкой социал-демократии, хотя и не одобряет кое-чего в "Vorwarts" и т. д.

Плеханову Энгельс поручил мне передать дружеский совет: заняться главным образом достойными его научными трудами, особенно по аграрному вопросу, но не в форме полемики, а по существу. При этом Энгельс упомянул, что русские вообще очень обидчивы и что,

например, Степняк, которого он не смешивает с его entourage *, перестал бывать у него из-за пустячного недоразумения.

На прощанье Энгельс пожелал мне в моей научной и литературной деятельности не торопиться [с] печатанием своих работ и всегда иметь в запасе больше аргументов, чем непосредственно приводимые. Я констатировал, что избранная мною, как основная специальность, история логики по существу исключает возможность иного отношения к делу.

Я привел только существеннейшее из того, что мне говорил Энгельс. У него - особенно за ужином - я встречал его обычных собеседников (и собутыльников) и приезжавших в Лондон деятелей... Особенно запечатлелась в моей памяти ночь первого мая 1893 года. Уехал я - с Мендельсонами - от Энгельса уже на рассвете, Maitrunk ** был восхитителен. Пели "Марсельезу" классическую, французскую: в Лондоне, в устах вождей международного социализма, этот гимн звучал иначе, чем в тогдашней Франции. А когда я, как-то безотчетно, стал напевать: "Wohlan, wer Recht und Wahrheit achtet..." 403, Энгельс шепнул мне: "Зачем вы бормочете эту лассальянскую подделку?" и предъявил мою вышеупомянутую рукопись... 404, удовлетворившись, однако, моим объяснением ее происхождения.

Впервые опубликовано в журнале "Летописи марксизма", М., 1927, кн. IV

Печатается по тексту книги: Русские современники о К. Марксе и Ф. Энгельсе М., 1969

* Г. В. Плеханов принял эту характеристику, - которую Энгельс разрешил мне ему передать, когда я поставил на вид, что ведь Плеханов заинтересуется отзывами Энгельса о нем и вряд ли удовлетворится похвалами его литературному таланту, - за комплимент: ведь Гайндман отстаивает незыблемость марксизма. Но у Энгельса сравнение политического деятеля с лидером социал-демократической федерации не было комплиментом. Наоборот, в сравнении с Лассалем Г. В. Плеханов не усматривал ничего для себя лестного. (Прим. авт.)

* - окружением. Ред.

** - майский напиток. Ред.

94

Ш. РАППОПОРТ

Воспоминания о Фридрихе Энгельсе

Это было в 1893 году. Прусское правительство, чтобы достойно почтить тогдашнего наследника царского трона, позднее царя Николая Второго, изволившего удостоить Берлин своим полувысочайшим визитом, арестовало дюжину русских революционеров, в том числе мою жену Фанни Ратнер и меня (а также, между прочим, тогдашнего левого социал-демократа Парвуса), с целью высылки в 24 часа из столицы, где будущий царь не мог терпеть наше присутствие.

Заметьте, что непосредственно до ареста и высылки почти каждый из нас получил "печатное" предложение поступить за 400 марок в месяц на "службу" к гостеприимному прусскому правительству в качестве "осведомителя". В случае принятия предложения мы оказались бы достойными жить в городе, осчастливленном присутствием полувысочайшей особы. Тем, которые указали на дверь прусским шпионам, власти открыли настежь двери тюремного дома на Alexanderplatz, а затем и самой Пруссии.

Оттуда я решил через Берн поехать в Лондон, чтобы поработать в Британском музее. П. Л. Лавров мне дал короткую, но очень лестную для меня рекомендацию к Фридриху Энгельсу405, который за два года перед тем отпраздновал вместе с мировым социализмом свой семидесятилетний юбилей (Фридрих Энгельс родился в 1820 г.).

Я поспешил, конечно, по приезде в Лондон воспользоваться письмом П. Л. Лаврова. Энгельс тогда жил 122, Regent's Park Street, в особняке. Он меня принял очень любезно и так легко, по-товарищески заговорил, как будто мы были давнишние знакомые. Мне было тогда 27 лет, и я был известен лишь в интимном кругу молодых народовольцев. Ничего я тогда еще не напечатал, и меня, конечно, приятно поразил такой неожиданно

96

радушный, почти фамильярный прием. В первый же визит Энгельс сказал мне следующее: "Вот мы сидим здесь, и я не уверен, что вот-вот не откроется дверь и не зайдет Герман Лопатин". Это был намек на неоднократные бегства из царской тюрьмы и ссылки знаменитого революционера и друга Маркса и Энгельса, который в то время находился в Шлиссельбурге 406.

Тогда же меня Энгельс пригласил зайти к нему в один из ближайших вечеров. Когда я к нему явился во второй раз, он меня пригласил к себе наверх, в свой рабочий кабинет-библиотеку. Там я застал - в этот или следующий раз, не помню - Эд. Бернштейна, Элеонору Маркс, ее мужа Эвелинга, Минну Каутскую, одного австрийского товарища.

Энгельс поражал своей оживленностью, бодростью, свежим юмором. Высокого роста, стройный и здоровый на вид, он скорее походил на старого студента, всегда готового пошутить, поспорить за стаканом вина или пива, чем на семидесятидвухлетнего вождя и теоретика мирового пролетариата. Его речь была живая, даже бурная, пересыпанная остротами и едкими замечаниями о книгах, событиях и личностях.

Вспоминаю следующие разговоры и замечания. Будучи тогда в философских вопросах настроен скорее антимарксистски (я примыкал к группе молодых социалистов-революционеров, вместе с Хаимом Житловским), я добивался ответа у Энгельса на вопрос: "Как надо понять отношение между "базисом" и "надстройкой"? Есть ли между ними "статическое" отношение или "динамическое"?".