Неизвестен Автор - Воспоминания о К Марксе и Ф Энгельсе (Часть 2)

Суровый нрав сурового отца

Я визу в доцери: ей зло не страсно.

Поведение Лассаля по отношению к Елене Дённигес было при всех условиях нелепым; спровоцированная дуэль из-за особы, которую он явно презирал, была полнейшей бессмыслицей. Во всей этой истории он хотел, по мнению Маркса, разыграть аристократа, но при этом доказал, что избрал совершенно негодный способ дурного подражания аристократам. Если бы он серьезно относился к своей миссии, он не поставил бы на карту жизнь ради такого фарса.

При непомерном тщеславии Лассаля трудно было сказать, как он вел бы себя, если бы прожил дольше. Очень характерна для него мечта вступить в Берлин во главе рабочих батальонов рядом с рыжеволосой Еленой.

О Марксе, этом истинном апостоле человеколюбия, можно было бы сказать, что он обладал тем чудесным даром, о котором повествует отрывок из Нового завета, где сказано, что свет святого духа наделил апостолов всеобъемлющей любовью, способной говорить с каждым на понятном ему языке.

Мать моего отца жила у нас, и все, кто общался с моими родителями, заходили, естественно, и к ней. Энгельс тоже посетил ее, когда как-то был проездом в Ганновере. Но он не умел поддерживать легкую беседу с пожилой дамой и не понравился ей. А вот от Маркса она была в восторге, да и Женни ей очень нравилась. Когда Маркс приезжал первый раз, она была в отъезде. Таким образом, они познакомились только теперь, он охотно болтал с ней и даже специально каждый день навещал ее в ее комнатах. Он и Женни часто приносили ей цветы, которые она очень любила. Совершенно неожиданно, не болея, моя бабушка умерла во сне. И та маленькая девочка, о которой уже шла речь, бывшая любимицей Маркса и получившая от него данное первоначально моей матери имя Совушка, сидела тогда боязливо и испуганно в углу комнаты, приготовлен

177

ной для траурной церемонии. Не имея ни малейшего представления о смерти, это маленькое существо приняло близко к сердцу траурное настроение в доме. Маркс взял девочку на руки, отнес ее в свою комнату, дал ей одеколон, который малышка очень любила, и прочитал ей сказку из испанской книги, по свойственной ему манере сразу же переводя ее. Она полностью отвлеклась и была в таком восторге, что через несколько дней подробно пересказала ее своим родителям; это была лучшая из сказок, которую она когда-нибудь слышала. Родителям она очень понравилась, и девочка не раз повторяла ее в кругу друзей. Родители тоже охотно цитировали ее, и я хочу воспроизвести ее со своеобразной символикой, так, как я ее слышала.

МАТЕРИНСКАЯ ДУША И СКРИПКА

Жил некогда в Толедо маленький мальчик, жил он вместе со своей матерью, которая любила его больше всего на свете. Отец его умер давно, и обоих связывало столь глубокое чувство любви, какое даже между матерью и сыном редко встречается. Еще совсем маленьким мальчик обнаружил необыкновенное пристрастие к музыке, ко всякому проявлению благозвучия. Он еще и говорить-то не умел, но уже тянулся ручонками к поющей птахе или, радостно улыбаясь, прислушивался к колокольному звону. Едва научившись говорить и ходить, он стал проситься послушать в соборе органную музыку, пение хора, звуки которых доносились из ближайшей церкви. Везде и всегда, когда он слышал музыку, он чувствовал себя счастливым, но всякий неверно взятый тон, всякий диссонирующий звук раздражал его. Вскоре маленькие пальчики могли уже воспроизводить на клавикордах любую услышанную мелодию, но это йе приносило ему удовлетворения.

Звук таял после того, как ударишь по клавишам, а ведь он должен усиливаться, нарастать, как голос человека. Тогда мать подарила ему скрипку - и теперь его желание было исполнено. То усиливаясь, то замирая, струились нежные звуки, заполняя все вокруг.

178

После непродолжительного обучения все лучшие учителя признали, что им нечего больше дать своему воспитаннику. Казалось, он с рождения в совершенстве владел исполнительской техникой, что позволяло ему не только великолепно играть все произведения величайших мастеров, но и замечательным образом выражать в музыке свои мысли и ощущения. В школе он тоже схватывал все на лету, товарищи любили его, он же держался в стороне от их буйных забав. Мальчик больше любил тихонько сидеть подле любимой матери, внимать ее нежному голосу, шуму волн Тахо, звуку ветра: все становилось для него гармонией, которую он с помощью своей скрипки превращал в арии, фуги, даже симфонии.

Радость и боль, благоговение и сострадание, ненависть и злоба, гром и молния, красота, рождение и гибель - все становилось в нем музыкой.

Но хотя всех поражала и трогала его игра, сам он никогда не бывал собой доволен. "Ни разу, - говорил он, - я не смог еще передать на скрипке то, что чувствую". Мать покупала ему самые дорогие инструменты, которые только существовали. Никакая жертва не была для нее слишком велика. Если где-то на свете появлялась возможность раздобыть прекрасный старинный инструмент, она тут же приобретала его. Едва успев закончить школу, мальчик сразу же решил пойти в ученики к скрипичному мастеру, чтобы попытаться самому создать свой идеал. Но и этого выдающегося мастера ему вскоре удалось превзойти.

Скрипки, изготовленные им, обладали таким чистым звучанием, какого ему самому никогда не приходилось слышать. За них давали баснословную цену. Однако сам юный мастер не испытывал удовлетворения.

Однажды, уставший и отчаявшийся, он уснул во время работы. Во сне ему явился дьявол. Он принял облик почтенного старца, одетого в платье не то священника, не то мага, так что юноша не догадался, кто с ним говорит.

- Я знаю, чего тебе недостает, - сказал он тихим, проникновенным голосом. - Ты хочешь, чтобы у скрипки была душа. Но ты не можешь этого достичь, ведь любая душа - исключительно от бога, а он наделяет ею лишь людей. Однако если тебе удастся заточить в скрипку чистую, благородную человеческую душу в тот самый миг, когда она расстается с телом (ибо только

179

такая душа созвучна вечной гармонии - грешная же душа исторгает лишь диссонанс), - вот тогда ты найдешь то, что до сих пор искал тщетно.

- Но как смогу я удержать невидимую, бесплотную душу? - возразил юноша, дрожа от страха.

- Ты должен подхватить последний вздох, вырвавшийся из человеческой груди, прежде чем окончательно закрыть скрипку, и тогда душа навсегда останется в инструменте, пока он не будет раздавлен или не сгорит в огне. Скрипка станет ее домом: в нем отныне она будет жить, как жила прежде в человеческом теле, которое не может покинуть, прежде чем тело не подвергнется разрушению, которое мы, люди, зовем смертью.

Старец исчез, а юноша проснулся. Вошла мать, и, полная любви и заботы, склонилась над сыном, шепча: