Неизвестен Автор - Воспоминания о К Марксе и Ф Энгельсе (Часть 2)

Судья согласился, каменотес же совсем не прислушивался к насмешливым речам юного вельможи.

Вскоре музыкант уже входил в зал суда.

- Что вам надо от меня? - спросил он строго. - Посыльный сказал, что мое искусство должно заставить раскаяться преступника и еще раз послужить правосудию?

С глубоким почтением приблизился судья к человеку, который пользовался всеобщим уважением и восхищением.

- Нам известна твоя доброта, благодаря которой ты радуешь своим искусством и бедного и богатого. Именно оно развязало язык преступника, и он добровольно вернул украденные сокровища, хотя до этого оставался глух и к угрозам, и к увещеваниям. Этот высо

187

кородный господин считает, что тот не во всем признался. Мы просим тебя еще раз обратиться к заблудшему своей чудесной музыкой, прежде чем вынесем приговор и накажем его.

Сверкающий взгляд музыканта был устремлен на раскаявшегося. Нежные, проникновенные звуки, полные смиренного величия и задушевной красоты, обращаясь к каждому, мощно переливались и, нарастая с победной силой, возносились к высоким сводам зала.

Самонадеянное превосходство молодого графа было посрамлено, взволнованно внимали звукам и судья, и народ. То пел голос, перед которым меркла ничтожность всего земного, а зал суда превращался в святилище.

Когда скрипка умолкла, воцарилось гробовое молчание. И тогда граф поспешил к тому, кого в насмешку назвал чудодеем. В глубоком поклоне склонился он перед ним и, потрясенный, пожал ему руку.

- Да, ты творишь чудеса! - воскликнул он. - Я был слеп - ты открыл мне глаза, я был глух - теперь я слышу, я насмехался над этим человеком - сейчас я понимаю его. Деньги, которые он взял незаконно, но по истинному убеждению, эти деньги я дарю ему, пусть принесут они удачу, ведь до сих пор они были в дурных руках. Мне же голос твоего гения, который словно из заоблачных высот говорил со мной, указал новый путь, никогда мне не забыть его, и я навечно твой должник.

И тогда судья произнес:

- Сначала мы освободили обвиняемого, потому что не смогли доказать его вину. Теперь он признался, но мы все же не в силах осудить его. Мы уверены, он не замышлял ничего дурного, а потерпевший не страдал бы от потери. Однако недостойными средствами благие дела не делаются. Должны ли мы его наказать? Сам потерпевший прощает и одаривает его. Безысходность и нищета ожесточили его сердце. Мрачными и одинокими были его детство и юность. Мы только что увидели, какими лучами озаряет искусство нашу жизнь, наши мысли и чувства. Может, и ему предназначено стать художником, и если даже он не в состоянии обращаться к людским сердцам через звуки музыки, то как скульптор сумеет заставить заговорить камень, который переживет его. Священное писание учит нас радоваться

188

вместе с отпускающим грехи отцом, когда блудный сын возвращается с покаянием. Он прощен, он свободен!

Искупившему свой грех не в чем было больше признаваться. Словно во сне, озирался он вокруг, присутствующие обступили и поздравляли его. Да, это было событие, которое никогда еще не происходило, да и вряд ли произойдет когда-нибудь. Здесь вмешалась некая высшая сила, придав благородство деяниям и мыслям людей.

Теперь все обратились к музыканту, каждому хотелось лично поблагодарить его, но тот исчез.

Глубоко потрясенный вернулся он домой и заперся у себя в комнате. "Недостойными средствами благие дела не делаются, - сказал судья, - но ведь я-то так и поступал. Я - преступник, и куда страшнее того, кто, раскаявшись, вернул то, что взял, что само по себе ничтожно мало по сравнению с бессмертной, столь любимой душой, у которой отняли свободу! За все то блаженство и величие, и утешение, которыми ты, плененная, одаривала меня, прости, верная душа, прости меня, всевышний! Не того, гораздо менее виновного, чем я сам, человека, должен был призвать глас матери к очищению".

И вновь коснулся струн смычок. Небесные аккорды, как никогда прежде, наполнили залу. Потом мощный удар разнес в щепы чудесный инструмент, сердце юноши разорвалось, и он упал замертво подле разбитой скрипки.

Но освобожденная душа подхватила его душу, и они вознеслись к вечному свету.

Когда Маркс и Женни снова вернулись в Лондон, их переписка с моими родителями благодаря длительному совместному пребыванию стала, конечно, более оживленной.

Женни, как уже говорилось, предпочитала писать письма по-французски, а короткие заметки - на английском языке. Элеонора всегда писала по-английски. Маркс и г-жа Маркс - по-немецки. Г-жа Маркс писала совершенно очаровательные письма, в которых не только наглядно описывала свою жизнь, но заботливо интересовалась жизнью моих родителей. Из ее писем было

189

видно, как хорошо она узнала их по рассказам своего мужа и Женни и какое сердечное участие она принимала во всем, что касалось нас. Моя мать говорила и читала как по-английски, так и по-французски, но писать письма ей было привычнее и легче на родном языке.

Маркс рассказывал как-то об одном глупом мальчике из Рейнской провинции, который постоянно жаловался: "Ах, если бы я вместо латыни учил французский!", на что Маркс ему возразил: "Но ведь ты едва ли можешь просклонять слово "mensa" [стол]?" - "Какое мне дело до "mensa", - сказал мальчик, - я же учил склонять слово "tabula" [стол]!"

Моя мать написала однажды "Vivat sequens!" *, благодаря Женни за ее письмо, а в скобках приписала: "Ах, если бы я вместо латыни учила французский!" К очередному письму Женни Маркс сделал следующую приписку: "Прошу госпожу графиню не жалеть, что она предпочла латынь французскому. Это не только свидетельствует о классическом и высоко развитом вкусе, но объясняет также, почему "графиня" никогда не теряется" **.

К рождеству вся семья Маркса прислала нам задуманные с любовью подарки и красивые рукоделия. Среди них была самодельная шелковая театральная шляпа с цветами, которую, правда, нельзя было носить в Германии, но которую моя мать долго сохраняла на память. Гигантский пылающий плум-пудинг собственного изготовления также не раз появлялся у нас на столе.

Чтобы снова повидаться с Марксом и познакомиться с г-жой Маркс и Лафаргами, мой отец преодолел свое отвращение к подобным мероприятиям и собраниям и поехал в Гаагу на социал-демократический конгресс 78.

Г-жу Лафарг мой отец описывал как красивую, элегантную, милую женщину. Г-жа Маркс, стройная, очень моложавая, следила там, по его словам, с огромным интересом за партийной жизнью и была, по-видимому, совершенно поглощена ею. Подтвердились предположения моих родителей о том, что и она в особенности

* - "Да здравствует следующее!" или "Да не будет это последним!". Ред.

** Игра слов: "etre au bout de son latin" буквально означает "подходить к концу своей латыни", в переносном смысле - "стать в тупик", "растеряться". Ред.