Неизвестен Автор - Воспоминания о К Марксе и Ф Энгельсе (Часть 2)

- Ты переутомился, мой дорогой, оттого что требуешь от себя невозможного. Тебе приснилось что-то ужасное, ты выглядел смертельно бледным, и только теперь краски вновь появляются на твоем лице. Благодари господа за тот удивительный талант, которым он одарил тебя на радость нам и всем людям и который ты превратил в свою муку.

- О моя самая любимая, верная душа! Ты понимаешь меня, как никто другой на земле! - простонал он в ответ. - Я же мог бы довольствоваться тем, что есть. Но неведомая сила влечет меня, заставляя вырвать у неба тайну совершенства, мой идеал. Но я истязаю не только себя, я причиняю боль тебе!

И тут с абсолютной ясностью он опять услышал голос, которому внимал во сне и который шептал ему: "Вот та кроткая, благородная душа - душа твоей матери".

Словно молния пронзила юношу, тенью возник образ старца позади матери.

- Боже, помоги мне! - воскликнул он, тень исчезла и голос умолк.

С тех пор дьявольские слова стали преследовать его. Он пытался избавиться от них, развлекаясь в веселой компании, отдаваясь природе и искусству, сочиняя музыку, снова начиная мастерить скрипку, о которой мечтал тоскуя. Все было напрасно.

180

- Души, да, души не хватает моей скрипке! Бездушной остается она до сих пор. О, случись чудо: найди я душу - все, что люди считают счастьем, отдал бы взамен!

Внезапно его мать заболела, у нее началась сильная лихорадка. И тогда любящий сын забыл обо всем на свете; не жалея сил, день и ночь ухаживал он за больной. Но мать, чувствуя приближение смерти и желая утешить отчаявшегося сына, попросила показать ей последнюю скрипку. Та была уже почти готова, не хватало лишь грифа. Матери захотелось послушать, как звучит инструмент: может, сыну, наконец, удалось достичь того, к чему он стремился.

Исполняя ее желание, юноша приблизился к матери, чтобы подле нее закончить свой инструмент, но было поздно. Умирающая уже не могла слушать, взор ее затуманился.

- Я не увижу больше твою скрипку и не услышу ее звучание, - прошептала она, - но любовь не исчезает с приходом смерти, душа моя навсегда соединится с тобой.

Юноша вскочил, едва ли сознавая, что творит, поднял инструмент, который все еще держал в руке. Когда он склонился над матерью, скрипка коснулась ее губ и приняла ее последний вздох. Словно в бреду поднял сын упавшие на пол орудия своего труда и, завершив работу над скрипкой, без сил рухнул рядом с умершей. Долго пролежал он без сознания, охваченный дикими бредовыми видениями. Друзья оплакивали его, никто не верил, что он останется жить, все думали, что он, ухаживая за матерью, заразился неизлечимой болезнью и спасти его уже нельзя. Однако юноша пришел в себя, и даже быстрее, чем предполагали врачи, только теперь он стал другим. Глаза его сверкали беспокойным, болезненным блеском, жажда творчества покинула его, он больше не музицировал, не делал скрипок, а свой последний инструмент спрятал подальше. Отныне он не сетовал больше, что ему не удается достичь желаемого, того, что он требовал от себя как от художника. Потом он опять стал брать в руки скрипку, но смычок так и не касался ее струн. Стали поговаривать, что смерть матери повредила его рассудок, уничтожила талант.

181

- Возьми себя в руки! Не губи свою молодость бесплодной тоской. Постарайся найти утешение в искусстве, дари его вновь людям и тем самым верни себе радость бытия. Того, что произошло, не изменишь!

- Да, ты прав! - страстно воскликнул юноша. - Не изменишь того, что произошло!

Он схватил скрипку и заиграл. Неподражаемые звуки полились со струн, потрясая и игравшего и слушавшего; никто, никогда и нигде не слышал ничего подобного, невозможно было даже представить такую проникновенную силу, доброту, такое величие, затрагивающее самые глубины человеческого духа. Плененная душа рыдала, жаловалась, одновременно утешая сына. Она и в самом деле могла, забыв о себе, ликовать вместе с ним, радуясь, что наконец-то он обрел то, к чему так горячо стремилось его сердце, что она могла дать ему это, хоть и ценой утраты собственного блаженства.

Изо дня в день пела теперь скрипка. Да и по ночам можно было слышать ее удивительные, неслыханные звуки. Все стремились послушать их. Никто не шумел больше вблизи его жилища. Не слышно было цоканья копыт по мостовой. Толпы людей окружали террасу дома, прося его выйти или раскрыть окно. Стар и млад, богач и бедняк - все толпились вокруг него, умоляя сыграть им, словно верующие, с благоговейным трепетом взирающие на сотворение чуда, внимающие таинственному откровению.

Как бы сливались две души, столь различные и столь единые: невинная душа - пленница, самоотверженная, страдающая и терзающаяся в муках, и осознающая свою грешность, но все же освобожденная душа художника, который увидел, что превзошел свою самую смелую мечту. В мучительном блаженстве, но и в глубоком раскаянии, юноша чувствовал, что не в силах разбить скрипку и освободить столь любимую им душу. Пылающий страстью, он предавался наслаждению. Он мог бы пасть ниц и возблагодарить всевышнего, если бы не понимал прекрасно, что своим удивительным счастьем обязан не всевышнему, а преступлению.

Дьявол торжествовал. Он отделил чистую душу от источника ее существования, душа же художника,

182

стремившаяся лишь к возвышенному, благородному, опутана теперь грехом, который навсегда скроет от нее источник чистого света.

Никогда не покидали сына угрызения совести, и в то же время его охватывало мощное стремление гения, земного божества, создавать в музыкальной форме нечто новое, доселе не существовавшее, и в восхитительной гармонии суметь передать другим, кто не был столь одарен, как он, то, что так волновало его душу: насилие и кротость, борьбу и покой, природу и творение рук человеческих, начало и конец сущего. Он походил на немого, который был осужден скрывать то, что теснило его вдохновенное сердце, и который удивительным образом получил вдруг возможность раздаривать свое богатство - и только наделенная душой скрипка подарила ему возможность говорить.

Он создал мощные произведения искусства, которые разнесли его славу по всему свету, но никто из художников не мог произвести такого грандиозного впечатления, как он сам. Когда же он дирижировал оркестром и звуки его скрипки, подобно урагану и небесной музыке, парили над волнами мелодии, тогда и музыкантам удавалось достичь таких высот, которые были им до сих пор неведомы.

Конечно, его произведения будут жить дальше, а вот его божественная мощь умрет вместе с ним, если он не передаст свою скрипку достойному преемнику. Но этому не бывать! Разве может он обречь горячо любимую им душу на вечное заточение? Но юноша твердо знал: если разбить скрипку, разобьется и его сердце. Он пытался успокоить свою больную совесть тем, что дарил искусство всем людям. Он играл и при королевских дворах, и в домах бедняков, и в концертных залах, и в церквах. Богатство, которое текло в руки, он раздавал страждущим. Церкви пустовали, если он не играл там. Ни одна проповедь, ни один обряд не мог дать молящимся так много, как глас одухотворенного искусства, и если уж он звучал в храмах, слушали только его.