Неизвестен Автор - Воспоминания о К Марксе и Ф Энгельсе (Часть 2)

Я представляю себе, что в это время на нем лежали огромные обязанности. Он держал в руках нити обширной сети европейского социализма, признанным вождем которого он был. Но несмотря на все это, находил время и для изучения русского языка, которым начал заниматься только после 60 лет. Как я слышала от Элеоноры, к концу жизни он знал его вполне хорошо.

С внешней стороны дом на Мейтленд-парк-род выглядел как обычная пригородная вилла, но обаяние его домашней атмосферы было совершенно необычным. Мне кажется, было что-то богемное в щедром гостеприимстве и сердечном радушии, с которым встречали каждого посетителя. А число их было велико, и это разнообразие придавало особую привлекательность. Но у них была одна общая черта - большинство не имело средств к существованию. Одежда их была потрепанной, движения - скованны, но они все были очень интересными людьми. Многие из них, несомненно, считали почву своей родины слишком горячей для себя; это были искусные заговорщики, для которых Лондон был удобным центром, политические заключенные, которым удалось сбросить оковы, молодые искатели приключений, чьим кредо были слова: "я против какой бы то ни было власти".

Среди них был изящный молодой русский, который пытался с помощью взрыва убить царя и который, безусловно, являлся одним из людей самого кроткого нрава среди тех, кто когда-либо покидал свою страну. Он превосходно исполнял мелодичные русские любовные песни, содержание которых подчеркивал меланхоличными взглядами. Он рассказывал нам, что провел более года в петербургской тюремной камере, в которой нельзя было ни стоять, полностью выпрямившись, ни

222

лежать вытянувшись, причем сыпавшийся через незастекленное окно снег доходил до груди. Он был обвинен как анархист - обвинение, которое, вероятно, было несправедливым к началу его заключения, но совершенно правильным к концу 494.

Другой гость, с которым я встретилась случайно, был странный, выглядевший иностранцем человек в сюртуке, с великолепной булавкой для галстука; он носил большую бороду и усы. Его фамилия оканчивалась на "ский", и мне дали понять, что он прибыл из Польши или из какой-то другой неспокойной страны с особой миссией к Карлу Марксу. Неделю спустя Элеонора упомянула об этом человеке, и я спросила, вернулся ли он на землю своих предков.

- Неизвестно, - ответила она, - после его первого посещения, неделю тому назад, мы с ним ни разу не виделись. Мы справлялись на квартире, которую сняли для него, и предприняли все, что в наших силах, чтобы разыскать его. Но безрезультатно. Нет никаких следов. И самое неприятное состоит в том, что то дело, ради которого он приехал, застряло на мертвой точке.

Я была в ужасе. В моем воображении возникли картины ограбления, преступления, даже убийства.

- Почему же не связались с полицией? - спросила я.

Она взглянула на меня как-то странно.

- Это как раз то, чего мы обязательно должны избежать.

- А что же говорит д-р Маркс? - был мой следующий вопрос, и она сухо ответила: "Cherchez la femme!" * - и прибавила: - Он появится вновь, когда она ему надоест, но появится непременно.

По воскресеньям в семье Маркса был официальный день приемов, когда всякий мог прийти в дом, и доктор иногда откладывал на время свои занятия, чтобы занимать гостей. Он обычно спускался вниз к столу, который сервировался в столовой, расположенной на нижнем этаже, причем трапеза, казалось, продолжалась весь воскресный день. Он обладал прекрасным аппетитом и с удовольствием наслаждался едой, приготовлявшейся Еленой, приятной пожилой экономкой, которая

* - Ищите женщину! Ред.

223

разделяла судьбу семьи Маркса вплоть до его смерти *. Затем она стала вести хозяйство Энгельса. Елена замечательно готовила - я до сих пор постоянно вспоминаю ее торты с вареньем. Это была пожилая женщина с прекрасным цветом лица; она носила золотые серьги и покрывала волосы сеткой. Она сохраняла за собой право "говорить свое мнение откровенно" даже почтенному доктору. Ее мнение воспринималось всеми членами семьи уважительно, даже с кротостью, исключением была Элеонора, которая часто возражала ей.

Относительно обедов. Я вспоминаю, как однажды в воскресенье пришла на обед с опозданием и получила за это серьезный нагоняй от хозяина дома. В ответ на мои извинения он сурово покачал головой.

- Это пустая трата времени указывать людям на их ошибки, надеясь, что словами можно исправить их, - произнес он своим гортанным голосом. - Если бы они хоть задумались об этом! Но как раз этого-то они и не делают. Что составляет величайшее благо человека, самое ценное, что ему дано? Время. А посмотрите, как оно растрачивается. Ваше собственное время - ладно, об этом нет речи. Но время других людей - мое - боже! Какая ответственность!

Я выглядела так, как и чувствовала себя, - жалкой. Но его гнев быстро рассеялся, и на лице заиграла обаятельная улыбка.

- Входите же, входите, вы прощены. Садитесь, и я расскажу вам кое-что о тех днях, когда был в Париже и не знал французского языка настолько хорошо, как сейчас.

Одна из этих историй была о том, как он, выходя из омнибуса - или поезда, - случайно наступил одной даме на ногу. Она сердито взглянула на него. Сняв шляпу, он сказал весьма почтительно:

- Мадам, permettez-moi! **

Она посмотрела еще более сердито, и он отправился своей дорогой в полной уверенности, что женщины - это странные созданья. Лишь позднее его осенило, что "pardonnez-moi!" *** было бы куда более уместным.

* - Еленой Демут. Ред.

** - разрешите! Ред.

*** - "извините!" Ред.

224

Другая семейная легенда была о том, как г-жа Маркс, отправившись с намерением купить какую-то книгу, перепутала слова "livre" и "lievre" *. Она торжествующе вернулась с фаршированным зайцем.

Я уверена, что первая история абсолютно правдива. Во втором рассказе присутствует, мне кажется, и элемент воображения.

Карл Маркс очень любил собак, и три небольших существа, не принадлежавших к какой-либо особой породе (скорее это была смесь различных пород), занимали важное место в доме. Одного из "их звали Тодди, другого Виски, имя третьего я не могу припомнить, но, кажется, оно тоже было как-то связано с алкоголем. Это были три общительных маленьких существа, всегда готовые затеять возню и очень ласковые. Однажды, после шестинедельного пребывания в Шотландии, я отправилась повидать Элеонору и застала ее с отцом в гостиной, играющими с Виски. Виски сразу же перенес свое внимание на меня и дружески приветствовал с энтузиазмом, но тут же помчался к двери и стал скулить, чтобы ее открыли.

Элеонора сказала:

- Он побежал к Тодди, она только что принесла ему потомство.

Едва она успела это сказать, как в передней послышалось царапание и в комнату ворвался Виски, а за ним Тодди. Молодая мать помчалась прямо ко мне, приветствовала меня как друга и поспешила обратно к своей семье. Виски в это время стоял на ковре, горделиво помахивая хвостом и поглядывая то на одного, то на другого, как бы говоря: