Эмманюэль Мунье - Манифест персонализма

— Тогда, учитывая масштаб этого беспорядка, его сильные и слабые стороны, мы вынуждены были вступить в спор с теми ценностями, которые сегодня составляют смысл нашей жизни. Всякое решение вызывается душевными муками, и наше — тоже. Не только люди могут служить одновременно и Богу и Дьяволу — очевидную опасность еще можно устранить. Другое дело слова: даже если они считаются подлинными, они могут нести в себе ложь и лицемерие, поскольку живут среди двуличных людей. Мы порвем все отношения с этими людьми и с этими словами, мы будем трудиться над очищением ценностей, которые в нынешней неразберихе признают своими даже те, кто на дух не переносит их.

— Наконец, независимо от всякого морального суждения, мы видим, что полный сил молодой мир задыхается в вековых одеяниях. Кто же сможет разрушить эти мертвые формы, постоянно сдерживающие развитие вечных ценностей, мешающие им оставаться самими собой, заточающие их в тюрьму повседневности, если не те люди, которые стремятся расчистить дорогу перед вечно молодым духом?

Мы вступаем на этот путь с твердым осознанием того, что, следуя по нему, мы никогда не отступим от избранного дела, никогда не дадим отчаянию завладеть нами: для нас дело — важнее успеха, наша надежда — выше каких бы то ни было упований. Взгляните на картину в Брюгге «Мистическое бракосочетание святой Екатерины» {3} 3 Брюгге — город в Бельгии, знаменит памятниками культуры и искусства XIII–XVI вв.; «Мистическое бракосочетание святой Екатерины» («Обручение святой Екатерины») — картина, приписываемая художнику нидерландской школы А. Изенбрандту (пер. пол. XVI в.). . На полотне запечатлено следующее событие: Бог-Сын надевает кольцо на палец святой, но все присутствующие отворачивают свой взор от них, и именно благодаря этой отстраненности у нас создается потрясающее впечатление присутствия. Ничего лучшего мы не можем сказать в свою защиту тем, кто посчитает нас «непрактичными» людьми.

Мы говорим: первичность духовного — и сразу же ощущаем прилив бодрости. Дух — это дорогое нашему сердцу начало, такое привычное и такое родное. Говоря так, мы тем самым относим себя к порядочным людям. Кто сказал, что мир изначально не имел добрых намерений? Первичность духовного! Как бы ни кричали о катастрофе, наконец-то найдено одно из тех слов, которые несут умиротворение. Земля вновь станет твердой. Все разрешится, как в то мгновение, когда плач огорченного ребенка, его последнее всхлипывание тонут в ласковом объятии наших рук, самой нашей жизни.

Отнюдь нет. Вы услышите вопль, потому что слова эти уже не сотрясают небеса, не отдаются в сердцах. Это вопль непристойный, я знаю, но ведь и сердца тоже такие же, и чистота уже не в состоянии проникнуть в ваши нечистые сердца. Послушайте только тысячи таких голосов, вопиющих в замешательстве. Они взывают к духу, и зов этот конечно же мог бы быть естественным движением душ, но он тревожнее, чем тоска. Он рожден голодом и жаждой, кипением крови и муками сердца: такое вот успокоение мы вам несем.

Всюду тревога и возмущение. Так что же, готовиться к бою, взяв в попутчики отчаяние и страх, сплотившись в священный союз вокруг безликой материи, опошляя самое ценное, что есть у нас, дабы уберечь свою жизнь от самой жизни? Нет. Я призываю к бунту, если только он идет из самых глубин и обладает достаточной силой, чтобы разбить всеобщее безразличие. Но я боюсь, как бы он не захлебнулся в приступах панического гнева: возмущение — это не естественная реакция. Мы не будем мыслить в категориях отчаяния, так как в противном случае мы дважды нарушили бы верность духу.

Нас интересует не биологическое выживание. Со всех сторон мы слышим: новый кризис, новая война… цивилизация… человеческий род. Однако нам надлежит спасать нечто гораздо более важное, чем цивилизацию или жизнь биологического вида. Что может сделать жизнь, когда побеждает несправедливость? Нужно ли мученичество, если справедливое дело восторжествовало? Шум поднят вокруг того, что наши блага оказались под угрозой. Не будем потакать страху человека, который, вздымая руки к небу, не может отделить инстинктивные порывы от чувства растерянности и взывает к помощи духа, как только почует опасность, — так мы обращаемся к помощи костоправа, когда терпение оставляет нас. Мы знаем, что наша жизнь будет полной компромиссов авантюрой. Но мы не боимся ничего — ни бедности, ни одиночества. Мы ратуем за ценности иного рода, чем те, что ублажают наши чувства.

Впрочем, говорить о проблемах духа, ссылаясь на кризис, который мы наблюдаем, значит противоречить самому духу. Инерция жизни и тяжелые условия труда не располагают людей к размышлению. Большинство из них обычно не имеет для этого ни времени, ни средств, ни желания. Надо, чтобы судьба задела их за живое или обрушила на них бурю. Тогда монотонное течение дней нарушится, в нем образуются разрывы и устремившийся в них поток света позволит увидеть проблемы, которых мы ранее не ощущали. Внезапные потрясения заставляют людей заметить неустойчивость равновесия, которое они, находясь в наклонном положении, еще удерживали по инерции, считая его стабильным и нерушимым. Не стоит полагаться на самодовольные эпохи — только кризисы побуждают большинство людей к размышлению. Всегда ли мы будем столь тяжелыми на подъем? Всегда ли нужны ощутимые встряски тела и души, чтобы мы заметили, что вот в этих городах, в головах этих молчаливых людей, живущих в мире уже ничего не выражающих слов и ничего не значащих жестов, — всюду и всегда существует невидимая глазу драма? Кризис? Но как можно не чувствовать себя в состоянии нескончаемого кризиса, когда мир при малейшем усилии, направленном на его улучшение, трещит по швам?