Эмманюэль Мунье - Манифест персонализма

Дух создан для того, чтобы незаметно превращаться в ценности, — ему достаточно обычных слов, выразительной мысли, пейзажей, не указанных ни в каких путеводителях, людей, не вошедших в историю, беспорядков, принимающих видимость порядка. Привычки бывают губительнее внешних обстоятельств. Застарелая тяга к буржуазному спокойствию заставляет нас верить в порядок каждый раз, когда наступает умиротворение. Может быть, мир создан таким образом, что спокойствие в нем всегда означает беспорядок? Я не хочу играть словами или подрывать авторитет понятий с помощью морализирующих эмоций: нам известен напряженный, готовый взорваться покой. Но подлинный покой — это струящаяся вечность. Все другие виды покоя — это скольжение вниз, возвращение в лоно материи, внутренним законом которой является падение, деградация. Именно беспорядок спокойных периодов оказывается наиболее опасным, потому что остается незаметным и наиболее коварным, и, поскольку он замаскирован, — он-то и есть наш кровный враг. Если проблемы еще не вызрели, их бесполезно ставить, и не стоит считать людьми порядка тех, кто увековечивает беспорядок, тогда как явное революционное насилие нередко движет разум вперед.

Так оставим в стороне кризисы и связанное с ними беспокойство. Они — только более живое, более яркое проявление зла. Подлинные проблемы, к которым они могут нас подтолкнуть, лежат по ту сторону. Смятение здесь ни при чем.

Во Франции сильно стремление рассматривать кризис и тревогу как политические категории. Это слишком узкое понимание проблем, однако на нем стоит остановиться, поскольку многие готовы согласиться с этим.

Правые, левые… Надо бы изучить историю данной универсальной бухгалтерии и показать суть широко распространенного мнения, которое насильно заточает все ценности в эту дихотомию. Такие добродетели, как честь, чувство меры, осторожность, находятся справа, по левую сторону стоят ценности отваги и мира. Милосердие пребывает справа вместе с Академией, религией, военным министром, душой, господином Бурже, латынью, либеральной экономикой, нотариусами и семьей. Справедливость находится слева вместе с Пикассо, функционерами, господином Оме {5} 5 Персонаж романа Г. Флобера «Госпожа Бовари» (1857). , социальной гигиеной, женским движением, свободой и экспериментальной психологией. Список остается открытым, противоречивым, ибо, в конце концов, если отношения господина Бурже с Академией всем известны, то гораздо менее очевидным является, например, отношение нотариусов к милосердию или же совести к войне, или же господина Оме к тонкостям психологии. Чтобы уйти от этих внутренне присущих ему трудностей, общественное мнение предпочитает превратиться в достаточно расплывчатую общую идею, выступающую под видом исторической закономерности. Эта закономерность, сохраняющая устойчивость, когда все рушится, хорошо известна: отождествление духовного и реакционного. Реакционное же оказывается в высшей степени осчастливленным таким благодеянием, ему по душе и вытекающее отсюда утверждение, будто все то, что появляется слева, идет против духа.

И с той и с другой стороны в равной степени было приложено немало усилий, чтобы поддержать эту бессмысленную путаницу.

Правые ухитрились спаять воедино такие ценности: собственность — семья — родина — религия. Под этим следует понимать капиталистическую собственность, семейный эгоизм, национализм и благочестивое лицемерие, служащее для утверждения и первой, и второго, и третьего… Ну а поскольку в анархической собственности усматривается смысл личного достоинства, семья — цитадель — предстает хранительницей дорогих нам идей верности и добродетельности, в агрессивном национализме видят призыв трепетно относиться к почве и своему прошлому, а также героизм, говоря о нем на священном языке жертвоприношения и самопожертвования, в религиозном лицемерии видят свидетельство укорененности Бога в человеческих сердцах, постольку все то, что имеет отношение к гуманизму, стало использоваться для маскировки самой куцей, самой эгоистической, самой нелепой и корыстной метафизики. Опираясь на эту бесценную сокровищницу частных добродетелей, в чем-то чистых и безупречных, в чем-то стыдливых, но в то же время устойчивых, надежных, задевающих за живое, пребывающие во главе этого материализма люди с помощью чудовищных подтасовок рекрутируют в свои ряды и удерживают в них массу верных себе солдат. Кто из нас не знаком с чувством пылкой гордости, которую вызывают торжественные парады и самые что ни на есть простые идеи? Кто из нас не встречал где-нибудь в провинции семью, постоянно живущую в спокойствии, радушии? Именно подобные ценности внушают нам готовность на героический поступок, если этого потребуют события. Именно они говорят о естественности духовной жизни, которая будто бы дана нам испокон веков, но которая не предусмотрела того, что эти живые существа могут начать цитировать расхожие формулировки из «Эко де Пари», выдавая их за свои сокровенные мысли.

Налево, напротив, перешла большая часть новых сил, все сторонники социального прогресса, почти весь авангард, существующий в литературе и искусстве, и, что важнее всего, трудящиеся массы, почувствовавшие неодолимую тягу к справедливости — бескомпромиссной, не прикрытой никакими словесами. Однако в силу целого ряда причин исторического и психологического порядка, где не последнее место занимает постоянное предательство сыновей духа, здесь оказались и те, кто беспардонно путал духовное и реакционное и боролся с силами, от которых эта путаница была унаследована и которую они продолжали поддерживать. Сюда же перешли и те, кто соединял плодотворные идеи материализма (а для этого требовалось их извратить) с намеренно опошленными выводами спиритуализма (чтобы их не спутали с другими) и городил огород из метафизических пошлостей, заполняющих сердца, достойные лучшей участи.

Таким образом дух, имея собственное местожительство слева, три четверти своей жизни проводит справа. Добрые люди, пребывающие и слева, и справа, устремились к его жилищу, убежденные, как и подобает добрым людям, в том, что жилище — это место, где можно найти домашний уют. Ну а что же другие? Они имели рекламу, торговые фирмы и контроль — они имели дело с деньгами. Все приключения, откровения, надежды, страдания, озарения и будущее — все это находилось в их руках.

Вот каким было положение тех, кто находился посредине. Если прибегнуть к политическому языку, то о нас следовало бы говорить, что мы инстинктивно почувствовали опасность и бессмысленность такого разделения. Опираясь на силу нашего политического чутья, мы должны были употребить все средства, чтобы уничтожить это разделение, чтобы, несмотря на ложь одних и предрассудки других, восстановить дух во всем его подлинном значении.