Мераб Мамардашвили - Стрела познания. Набросок естественноисторической гносеологии

Революция = их распад и реактуализация деятельности (versus пространство-время превращений). Актуализация из «нуля», где все возможности, виртуальный мир всех возможных миров (пример деструкции и распада: проблема редукции волнового пакета).

§ 40. При привязке к субъекту — пространство и длительность состояния (или «состояние» как пространство и время), то есть пространство и время деятельности и ее воспроизводства (а не содержаний и объектов). Это помещение вечного в конечное (во временное) творением, то есть «производящим произведением», натурой натуранс, вернее, opera operans (ср. «тело христово»). «Время» здесь: симультанизирующий синтез дискретного времени («дискретного», то есть не содержащего связи моментов без сознания — ни один определенный последующий момент не вытекает ни из какого определенного предшествующего, а раз связь появляется лишь с сознанием, то значит привлекается какая-то «содержательная» длительность, пребывающее (а, следовательно, эмпирия), ибо сознание — всегда «сознание о…»). Синтез дискретного времени = вплывание (в принципе конечное) в длительность символов, длительность, не имеющую ни начала, ни конца. То есть условия дискретны и конечны (так сказать, граничные условия): есть многое (предопределенность) и каждое из многого имеет свою линейную развертку в последовательности, а времени на все и вместе как раз нет (хик Родос, хик сальта), и к тому же никакая последовательность не синтезирует сама — откуда быть этому последующему моменту? Воспроизведение своих собственных оснований и удержание многого в вариативном одном (установление направленного или связанного времени), сковывание Многого в Одно и врастание Одного во Многое. (Развитие форм уже внутри направленного времени). Следовательно, сами по себе ни время, ни пространство не имеют никакой метрики или не являются вещью в себе (эфир интуиции есть лишь непрерывное и трехмерное топологическое многообразие).

Ср. декартовскую «дискретность времени». Лишь особый характер воспроизводства («второго шага») дает длительность, дление, внутри которого может осуществляться познание и его развитие (и, следовательно, дает «эмпирию», конечное — Бог как бы должен отличить себя от себя). Но столь же существенна для вообще возможности изменения и развития переопределенность (или недоопреде- ленность) символа. Многое есть, следовательно, потому, что мы конечны в символах бесконечного.

Невоплощенный Бог не мог бы познавать, that's why there is something rather then nothing. А, следовательно, не мог бы развиваться, и наоборот, развитие, потому что воплощение. Ничто не усваивается, но воспроизводится и повторяется лишь преобразованием, изменением усваивающего, то есть далее повторение (сохранение) одного и того же предполагает изменение сознания, а тем самым виртуально — наличие конгениального агента новых мыслей, вкладов; повторяем лишь измененной деятельностью, что обратно симметрично соответствует факту, что готовое знание не передается. [В строгом смысле нет дления, пребывания (созданного или существующего) как такового. Нужен дополнительный принцип, что прекрасно понимал Декарт.] Так называемое воспитание социальной средой есть чистейшей воды спиритуализм, предустановленная гармония и инстантизм (предполагаются скрытые неуловимые акты и тому подобное, перенос в себя чистой мыслью). (См. §§ 41, 72а, см. также § 23). Ничто само собой не может длиться, продолжаться, но нужно быть живым, это особый жизненный акт (не исчерпываемый, как у Декарта, сознанием себя в воспроизводимом сознании, то есть сознанием как формой; Гуссерль это чувствовал, когда говорил о живом, невос- произведенном, функционирующем сознании, но продолжал рассматривать его как особый род сознания — ирреф- ле::сивного, дорефлексивного и так далее — внутри субъекта). Но это тоже воспроизводимое сознание (хотя и самовоспроизводящееся — монадически, свободно), располагающееся структурно, а не какой-либо особый интимный слой, ставящий неразрешимые (и гуманистически насыщенные) проблемы в сопоставлении с когитальньш схватыванием на себе форм. Этот дополнительный принцип и есть принцип свободного действия (монадичного по своему строению).

§ 40а. Именно деструкция (мы не просто чего-то не знаем, или узнав, меняем формы, а мы в кризисе, неконтролируемо фонтанируем ирреальные, структурно-проекционные представления); и деструкция потому, что была не абсолютная реальность, не черты мира и предметов «в себе», а структура, с ее допущениями и тому подобное, имевшая проекцию во внешнюю реальность 3-х мерно протяженной плоскости, которая (проекция) вышла теперь из-под контроля внешними воздействиями, свидетельствами (познавательное пространство 3-х прилеганий есть проекционное познавательное пространство, но опытно контролируемое), которые более не интегрируются, интеллектуально не синтезируются, поступая вне какой-либо понятной связи (непоступление вообще — частный случай в экстремуме отсутствия интеллигибельной связи).

§ 41. Необъяснимая устойчивость свободного явления как исторического индивида (организованного и упорядоченного многообразия, тысяч и тысяч единичных актов мысли в разных местах и в разные моменты времени), находящегося в постоянном движении и изменении, необъяснимая согласованность очень длительных и пространственно далеких изменений. Это проблема, если не придерживаться, конечно, абсолютистского и, по сути, чисто менталистского взгляда, объясняющего устойчивость и пребывание по времени обучением и образованием через усвоение (извне) знаков и смыслов, определений, идеальных значений, ценностей и норм, идеальных систем готовых правил — в предположении (скрытом или явном) неконтролируемых и неуловимых духовных актов «нормального» восприятия и чистой мысли, своего рода чуда ассимилятивной транссубстанциации [28] 27 Более того, онтологически идея подчинения законам вещей, сообразования себя с ними предполагает «третий глаз». А на деле сравнивать не с чем. Идея интенциональности (эквивалентного понимания «сделанным» и ни с чем далее не сравниваемым, поскольку «сделанным» произведено само начало, не нуждающееся в дальнейшем и дополнительном понимании, поскольку оно само — условие понимания и понимательная материя) и «порядка порядков» как существования, состоящего в мыслимости всего другого, снимает этот порочный круг, известный уже Сократу, не говоря уже о новых, таких, как Спиноза. Ср. § 29–36 об устранении из рассуждения натурального представления вещей, как и § 114 о локализации «самим себя понимающим» и § 97 об экранизации. Нужно указать еще на предположение само-пребывания трансцендентного мира. Психологизм — оборотная сторона трансцендентизма, ею двойник. . (Ср. §§ 23, 40, 136 и далее). Но это лишь остатки психологизма (понял, не понял, усвоил, не усвоил, догадался, не догадался, имел способность, не имел способности… — как описывать все эти скрытые качества?!). Иначе как силами (динамически), независимыми от нашего ума и предполагаемых скрытых качеств, нельзя объяснить (в том смысле, что о последних нельзя контролируемо рассуждать; ср. §§ 50, 99, 138 о смене языка описания и «не существовании» ощущений). Но это ни силы объективного строения предмета (кто его видит? а если видит, то это абсолют), ни силы заложенной внутри субъекта «программы», «плана» и тому подобное. И устойчивость является чудом, и пребывание объекта во времени не является само собой разумеющимся.