Мераб Мамардашвили - Лекции о Прусте (психологическая топология пути)

Зададимся таким вопросом: что мы можем и чего не можем вообразить в принципе? Ведь если все дело в логике, то действительно непонятно, почему это невозможно. Скажем, почему я не могу представить себе другую жизнь? Рассуждая на эту тему во второй части романа, Пруст пишет: эта трудность была родственна той, в силу которой я не мог думать о своей собственной смерти (I,670). То есть он хочет сказать, что, будучи живыми, мы не можем представить себе смерть как психологическую возможность, что мы умрем. Хотя, казалось бы, если это просто ментальный акт, то что нам мешает? Но мы не можем выполнить этот акт, коль скоро этот акт не чисто логический. Знать смерть нельзя, ее можно только понять. Значит, если мы знаем о ней, то знаем совсем другими путями, она не существует в нашем мире. Точно так же, как мы не можем представить, например, иначе устроенный мир. Почему? Частично это связано с тем, что я говорил вам об антиномиях. Антиномию можно взять, скажем, такую: только сумасшедший может так думать. Или: нужно сойти с ума, чтобы так видеть. Поскольку есть вещи, которые действительно можно представить и увидеть только сойдя с ума. Вы можете легко соотнести это со своим собственным психологическим и жизненным опытом. На примере Свана Пруст показывает, в частности, как мы пытаемся в подобной ситуации узнать правду. Или, если угодно, вместить ее в себя, заходя в область незнаемого или умалчиваемого непрерывным продолжением знаемого, его экстраполяцией: Сван пытался представить себе то, о чем умалчивалось, по тому, что говорилось (I,359). Но истина (в метафорическом смысле) всегда явление ада, то есть нечто совершенно нечеловеческое и немыслимое, к чему мы никогда не приходим на основе продолжения нашего имеющегося опыта или на основе сказанного другими.

Итак, мы на подходе к теме кристаллизации и законов. Напомню, что я имел в виду под словом «держание» или «движение». Это те точки перекрещивания, когда мы видим объекты, воспринимаем их и понимаем. Они и есть движение или вмещающее держание, в котором нет расстояний. Термин «расстояние» или «положение» не имеет здесь точного метрического смысла. В области, в которой мы движемся, весь ряд наших представлений — о времени, пространстве, расстоянии, положении — теряет свой точный и привычный смысл. Поэтому давайте пользоваться метафорой: держание это то, что может делать далекое близким, что зависит от вместимости нашей души. И хотя душа, по определению, конечна, — сама вместимость изменчива. Мы держим то, что можем вместить. А это зависит от того, что мы делали до этого, то есть от нашей истории. Не той, которую мы сознательно строим из идеальных моментов времени актами произвольной памяти, а той, которая не видна и о которой я говорил вам, пользуясь терминами «вложение», «сгущение», «упаковка». Все это как бы стоит за нами и является для нас невидимыми основаниями нашей души, какой-то проросшей почвой, где есть горячая точка реального пространства, а не того, в котором мы приклеиваем события к разным его точкам.

Скажем, Альбертина осталась в Париже, хотя она уже убежала. Но Марсель все еще воображает ее, сообразно возможностям своей духовной жизни, в некотором идеальном пространстве. Событие, называемое Альбертиной, разыгрывается пока в идеальном пространстве. А идеальное пространство, как известно, не дает определенности. Когда же ему сказали, что она в Турени, то это привело к неожиданному и полному изменению его душевной жизни. Хотя ему казалось раньше, что он хорошо себя знает. То есть знает, как он будет на это реагировать, что ей ответит, как сделает вид, что все ему безразлично, что он вовсе не думает о том, чтобы она вернулась, и будет действовать лишь через посредников, потому что оскорбительно быть игрушкой страстей и показывать, что ты нуждаешься в Альбертине… Но вот душевная жизнь определилась в реальном пространстве — оказывается, Альбертина действительно в Турени. И Пруст замечает, что мы никогда не знаем, что заключено в глубине нашей души. Ибо в той точке, в конце луча страстного ожидания, появилось то, что всегда ново, всегда другое. В этом смысле состояния сознания есть нечто, что существует только на границе «всегда другого», — иначе проблема сознания даже не встает.

Обратите внимание: вот горячая точка, удар — и, возможно, любовь, если есть распространение волны. В других случаях Пруст говорит в этой связи об ondulation , или волновом колебании. И то же самое повторяет применительно к тому, что он называет «ментальным классом», имея в виду качественное состояние разных людей. Это как бы некая предготовность, пред-напряженное состояние, напряженное качество у совершенно разных людей. Он говорит, что принадлежность к тому или иному социальному слою или классу в действительности не имеет никакого значения. И с этим в данном случае, безусловно, можно согласиться. Поскольку важна принадлежность именно к ментальному классу. События по отношению к точке отсчета, взятой в виде ментального класса, происходят у Пруста как propagation — распространение или случание одного и того же по многим точкам, занятым разными людьми. Это как бы распространение волны. Фактически он делает здесь очень странную вещь: поперек к нашему горизонтальному макроскопическому измерению — измерению идеального пространства и времени предметов, которые мы видим в качестве наделенных свойствами и атрибутами, — создает одновременно некую си-мультанность по пространству состояний, объединенных определенной скоростью и являющихся каким-то громадным объемом однородного. Все точки этого пространства находятся в одном состоянии преднапряжения, принадлежат одному ментальному классу и составляют как бы громадный объем однородного. И тогда событие есть именно ondulation , то есть колебание этой массы, где оно случается в виде распространения волны. Мы получили симультанность, и время здесь является оператором этой гомогенной массы по всему пространству, по всему объему.

Оно уже не будет числом, не будет иметь метрических измерений, которые бы мы отсчитывали в нашем идеальном времени.

Хочу упомянуть еще один термин, который использует Пруст. Это — «иррадиация». Послушайте, это из «Пленницы»:

…простая угроза страдания, являющаяся оборотным лицом желания ( слово «страдание» имеет здесь гораздо более широкий смысл, можно сказать, что желание — это страдание или удовольствие, что будет одним и тем же ), одного порядка с ним, и ставшая подобно ему ( желанию ) центром наших мыслей. Представьте себе центр, где точка интенсивности иррадирует от себя и вокруг себя на бесконечные расстояния неуловимую печаль такого же неизвестного происхождения, как и наши удовольствия ( иррадирует ее на любую отдаленную точку ), в результате чего любая вещь может ассоциироваться с тем, что мы любим (III,223).