Александр Шевцов (А.Р.Андреев, Саныч, Скоморох) - Основы Науки думать. Кн.1. Рассуждение

Если же ты выходишь посередине, все, включая и тебя, «видят» кусок незавершенного образа и указывают на него, как на сбой в рассуждении.

Людям, порченным логикой, кажется, что они видят нарушения в последовательности знаков или смыслов. Но это снаружи. В действительности, мы видим сами образы как некие тонкоматериальные вещи. У нас есть такая способность, и ее можно развивать.

Образы рассуждения — это устройства, очень похожие на детские Ходунки. Мазыки говорили, что по ним люди учатся думать и делать первые шаги душой к тому, чтобы вернуть ей крылья и воспарить в воображении. Но полет воображения не получится, если он не будет строиться на строгой основе естественного рассуждения.

Ходунки — это такие приспособления, в которых дети учатся ходить. Что-то вроде стульчика с колесами.

Зачем душе ходунки? Она же должна летать?

Это странный вопрос, и на него существовал у мазыков странный ответ. Души должны летать, и они, как кажется, умеют летать. По крайней мере, все летали во сне, а некоторые и просто выходя из тела. И те, кто выходил, особенно владеющие хотя бы началами Ведогони, знают, что полететь, когда ты находишься в теле души, ничего не стоит. Зачем же душе ходунки?

Души, которым приходится воплощаться в тела, по большей части весьма молодые и неопытные. Они, как младенцы, умеют перемещаться в пространствах своих миров. Нам, людям, связанным земным притяжением, их способности кажутся божественными. Но в действительности им еще очень и очень далеко до настоящего овладения полетом. Это для нас полет — то, что делают птицы, преодолевая пространство.

Полет душ так же не похож на полет птиц, как не похожи на птичьи крылья души. Но даже полет птиц — опасное упражнение. Если не владеть крыльями и не понимать стихию, в которой перемещаешься, можно погибнуть. Или не прилететь туда, куда нацелился.

Душам летать гораздо сложнее. Это другое качественно состояние, по сравнению с птицами. Как качественно отличается их движение от перемещения птиц. Понять это нам, земным людям, очень и очень трудно. Даже разница между движением и перемещением нам дается крайне туго.

Но мы можем судить о том, что нас ждет, по тем знакам, которые сопровождают жизнь человечества. Конечно, они передают действительность не лучше, чем тени на стенах пещеры. И все же, имеющий глаза увидит. Еще лучше это удастся имеющему желание.

Человечество развивается, можно сказать, по биологическим законам. Это огромное живое существо, комок биомассы, занятой тем, чтобы продолжать свое существование. При этом человечество постоянно стремится сжаться поплотнее, сбиться в кучу и выделить из себя струйку кучного тепла. Это тепло оценивается им как мудрость.

Само же человечество в каждом своем представителе сражается с дураком за разум. Эта битва идет на всех полях, от правителей и академиков, до последнего бомжатника или семьи алкашей. Прислушайтесь к тому, что кричат разодравшиеся алкаши, и вы будете поражены: они ведут войну с подлостью и глупостью…

Что же накопило человечество за тысячелетия своего развития?

Немножко искусства и немножко философии. И то и другое воплощается в способность творить образы и использовать их. При этом образы культуры и образы Науки, в сущности, обеспечивают наше выживание и в этом весьма достаточны. Казалось бы, ими можно было бы и удовлетвориться.

Однако люди считают их ограниченными, как во время научной революции считали ограниченными образы религий. Люди постоянно пытаются творить что-то выходящее за рамки выживания, нужности, даже понятности. Они рвутся в бессмысленное, абсурд или, на худой конец, в такую заумь, которую никто не понимает и которая нужна двум-трем сумасшедшим на Земле.

Это странно, но это не случайно. И сколько бы люди ни старались вырезать таких «уродов», человечество плодит их снова и снова, будто в их гены заложена редкая комбинация, однажды могущая спасти нас всех.

Мы умеем думать, и этого достаточно для выживания, и даже для лучшей жизни, то есть для жизни души. Но мы постоянно стремимся стать мыслителями, как будто в этом состоянии и скрывается величие человека. Мыслитель — это звучит гордо. А то, что он делает — сложно. И чем сложнее мыслит мыслитель, тем это почетнее. Это влечет наши души. Почему?

Там, где лежат пути мыслителей, открывается простор для полета души.

Если только мыслителя можно понять. А когда его можно понять? Тогда, когда он способен не только «воспарять мыслию в эмпириях», но и вести точное и строгое рассуждение. Точное рассуждение потому и понятно всем, что все мы имеем исходные простейшие образы рассуждения. Они как кирпичики, из которых можно построить дом для души. А если ты большой мыслитель, то можешь построить большой дом, даже дворец или замок.

Рассуждение, в отличие от воображения, позволяет двигаться от простого, даже простейшего, к сложному. Вот почему оно подобно детским ходункам.

Конечно, разговор об устройствах рассуждения условен. Это метафора — искусственный образ, позволяющий хоть как-то понять действительность. Такие же ходунки, поддерживающие меня в моих поисках и рассуждениях.

И все же я его продолжу. Хотя бы потому, что сознание наше вещественно, а значит, все образы, существующие в нем, могут считаться вещами — сделанными из вещества хранилищами знания. Понятие вещи, что читается в самом слове, сочетает в себе вещество и вещесть, то есть некую способность вещать или быть вещим, мудрым, несущим знание.

Уже одно это говорит о том, что вещество образов совсем не такое, как обычные вещества этого мира, хотя и они способны воплощать из себя вещи. Но вещи рождаются лишь тогда, когда в вещество воплощено некое знание, по сути — образ. А это значит, что вещи этого мира — это вещие вещи. Чтобы люди узнавали их как вещи, в них должна жить вещь, выполненная в сознании и из сознания. Как идея греческой философии. Пока такая образная вещь существует, вещь мирская будет узнаваться как вещь и будет жить.

Не буду сейчас вдаваться в то, живут ли такие образы только в нашем сознании как некие узнавания, или они есть и в несущих их вещах. Мне пока важно лишь то, что творится в сознании, собственно, рассуждение.

Рассуждение обладает точностью, строгостью и принудительностью или обязательностью. Конечно, на деле оно может быть всяким, как и вещи могут быть ломаными. Но мы ждем от действительного рассуждения именно этих качеств и требуем их соблюдать, как обязательные требования.

Возникает вопрос: значит ли это, что мы знаем, каким должно быть настоящее рассуждение, или же это лишь желательно, а значит, мы сами делаем рассуждение точным и обязательным?