Чарльз Кули - Человеческая природа и социальный порядок

Утверждение более высоких и совершенных форм социального контроля, наличие многообразных альтернатив, взывающих к разуму о необходимости сделать правильный выбор, требуют, конечно, значительного напряжения нравственных сил индивида. Вынести такое напряжение не всегда и не всем по плечу; непосильность задачи в таких случаях более или менее разрушительно сказывается на характере личности и грозит дегенерацией.

Следовательно, всякий значительный шаг на пути свободы неизбежно сопровождается некоторой дегенерацией. Это должно быть особенно заметно в последнее время, для которого, в целом характерен быстрый рост свободы. Условия семейной жизни, положение женщин и детей становятся все лучше, но параллельно с этим растет число разводов и избалованных детей. Демократический строй, как все мы отлично знаем, тоже имеет свои специфические пороки и недостатки; среди верующих отказ от догматизма и упадок нерассуждающей, слепой веры — явление в общем-то прогрессивное с моральной точки зрения — привели тем не менее к заметному падению нравов. Точно так же, как полагают, освобождение чернокожих от рабства вызвало среди них рост психических заболеваний; рост же во всех странах числа самоубийств частично связывают именно с усилением напряженности жизни в более сложноорганизованном обществе. Конечно же неверно думать, будто сама по себе свобода чревата дегенерацией, на том лишь основании, что если некто испытывает чрезмерное для него напряжение, то это скорее сковывает, нежели повышает его свободу. Правильнее было бы сказать, что всякий шаг, ведущий к большей свободе, всегда вызывает и другие непредвиденные последствия и всегда находятся люди, на которых они воздействуют.

Но вряд ли уместно и разумно сидеть сложа руки и просто констатировать, что некоторая побочная деморализация составляет неизбежную и неизменную цену прогресса. Напротив, хотя совсем без нее никогда не обходится, все же масштабы деморализации могут быть значительно сокращены, и те социальные институты и общественные силы, которые стремятся сделать давление цивилизации посильным для индивида, в какой-то степени действительно добиваются этого.

Старым, но постоянно воспроизводимым заблуждением является мнение, будто мы можем каким-то образом оценить вес наследственного фактора в человеческом сознании отдельно от того, что в нем социально или приобретено в жизненном опыте. Так, некоторые авторы утверждали, что тестирование на умственное развитие, проводимое в армии, позволяет измерить природные умственные способности, не зависящие от социальной среды развития, и что оно доказывает врожденную ущербность некоторых национальностей. Но так как развитие сознания представляет собой всецело социальный процесс (сравни главу III), то было бы неразумно предполагать, что результат может быть хоть в какой-то степени независим от этого процесса. В действительности же результаты упомянутого тестирования объясняются различиями в языке, семейном укладе, образовании и профессии с тем же успехом, что и ссылкой на наследственность.

Дарвин Ч. Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятных рас в борьбе за жизнь. СПб., 1991, с. 209.

По-видимому, наряду с наследственными эмоциональными установками должен существовать некий наследственный нервный механизм, связывающий эмоции с различными побудительными стимулами. Некоторые считают это проблемой, но если так, то ее должны решать психологи. Действительно, такие распространенные формы поведения, как личный конфликт, пробуждают специфические эмоции, такие, как гнев, а те, в свою очередь, служат их мотивом — это вопрос непосредственного наблюдения.

Книга «Социальная психология» профессора МакДаугала (McDougall. Social Psychology), которая появилась через несколько лет после первого издания этой книги, теперь широко известна в качестве образцовой работы в данной области.

An Introduction to Sociology, p. 72.

Представление о том, что коллективное поведение обусловлено «стадным инстинктом», кажется, во многом обязано своей популярностью Ницше, который много и в пренебрежительном смысле говорил об этом, чтобы оживить свою антидемократическую философию.

Профессор И. Л. Торндайк (Е. L. Thorndike) — автор глубокой работы «О подлинной природе человека».

Равно как и свобода воли, детерминизм, эгоизм и альтруизм, которые содержат в себе, по моему мнению, сходную ошибку.

Нетрудно понять, что тот, кто согласен со сказанным в предыдущей главе о связи между обществом и индивидом, едва ли одобрит вопрос о том, свободна воля индивида или же она детерминирована внешними обстоятельствами. Уже постановка вопроса предполагает правильность того, что мы сочли ошибочным, а именно что индивидуальная сторона жизни человечества отделена от коллективной. Идея, лежащая в его основе, исходит из признания изолированного фрагмента жизни, воли, с одной стороны, и некой совокупной обширной жизни, окружающей среды — с другой. Вопрос состоял в том, которая из этих двух противоположных сил должна главенствовать. Если первая, тогда воля свободна, если вторая, тогда она детерминирована. Это если сознание каждого человека было бы замком, осажденным армией, и вопрос стоял бы так: должна ли армия пробить брешь и захватить обитателей? Трудно понять, как такое видение проблемы могло возникнуть из непосредственного наблюдения за реальными общественными отношениями. Возьмем, к примеру, члена Конгресса или любой другой группы мыслящих, чувствующих и взаимно влияющих друг на друга людей. Свободен ли он по отношению к остальным членам группы или они контролируют его? Вопрос звучит бессмысленно. Они влияют на него и сами подвергаются его влиянию. При том, что он, разумеется, подвержен их влиянию, он контролируется, если уж мы используем это слово, посредством своей собственной воли, а не вопреки ей. Очевидно, что такие же, по сути, отношения существуют между индивидом и нацией или между индивидом и человечеством в целом. Если вы мыслите человеческую жизнь как единое целое и каждого индивида как ее участника, а не как некий фрагмент — что, по моему мнению, вы и должны делать, если только вы опираетесь на непосредственное изучение общества, а не на метафизические или теологические предрассудки, — то вопрос о свободе или несвободе воли представляется бессмысленным. Индивидуальная воля выступает в качестве специфической части общей жизни, более или менее отличной от других частей и, возможно, соперничающей с ними; но само это различие есть часть ее функции — так же как член Конгресса, отстаивая свое особое мнение, в конечном счете не разъединяет, а объединяет его жизнь в одно целое. Зачастую необходимо рассматривать индивида, противопоставляя его другим людям или господствующим тенденциям/ в этом случае, может быть, уместно говорить о нем как о чем-то самостоятельном и противостоящем окружающей жизни, но эта независимость и противодействие случайны, несущественны — так же как противодействие правой и левой рук, тянущих в противоположные стороны, чтобы порвать веревку. Нет никаких веских оснований возводить это обстоятельство в ранг общего или философского утверждения.