Михаил Петров - Судьба философа в интерьере эпохи.
- Название:Судьба философа в интерьере эпохи.
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Михаил Петров - Судьба философа в интерьере эпохи. краткое содержание
Все написанное Михаилом Константиновичем проникнуто пафосом критики социального фетишизма, в условиях которого возникает убеждение, будто бы человек обязан различным институтам, знаковым системам и структурам всем, а сами они могут обойтись без человека, обладают способностью к саморазвитию. Такое убеждение порождает социальную пассивность, упование на "колесо истории", притупляет чувство личной ответственности за все, что делается здесь и теперь.
Петров Михаил Константинович
Историко-философские исследования.
М., 1996.
512 с.
Судьба философа в интерьере эпохи. - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Нет ничего легче, как сходу раскритиковать философскую несостоятельность такой теории, где мир речевой деятельности (узус) - "множество возможностей, из которых в момент акта речи совершается свободный выбор", и замкнутую систему таких возможностей можно извлечь из выборки текстов, можно определить по этой системе границы узуса и пребывать в полной уверенности, что ничего нового даже в "несуществующих текстах" не будет сказано. Лингвист-теоретик, властелин такой всеобъемлющей теории, оказался бы в силу способности предвидеть все "мыслимые возможности" по совместительству всеведущим богом христиан: знать все, что было, есть и будет сказано или написано, а именно такая задача ставится Ельмслевом перед лингвистической теорией, значит, заведомо знать все. Но увлеченные и заинтересованные редко задумываются над следствиями из собственных постулатов, и к тому же лингвистика критиковала и критикует себя более фундаментально и для самой себя доказательнее, чем это может сделать философ, поэтому не будем торопиться и попробуем понять, что же привлекало и привлекает так много сил, таланта, увлечения, времени к разработке научной или математической модели языка.
Хотя и частным, но важным обстоятельством было здесь, нам кажется, появление кибернетики и счетных машин. Не ограниченные в принципе возможности машинной памяти и быстродействия создали условия для перевода теоретической проблемы в плоскость практической ее реализации, приложения прежде всего для перевода с языка на язык - действительно актуальной задачи в условиях научно-технической революции.
Так или иначе, но дальнейший ход событий теснейшим образом связан с теоретической подготовкой машинного перевода. Основные усилия в этом направлении предпринимались американцами под влиянием поведенческой теории Блумфилда, по которой речь вплетена в поведение, лишь перекрывает "разрыв двух нервных систем", если такой разрыв возникает, и реализуется как замещенная реакция или замещенный стимул: "Биологически существенные вещи одни и те же в обоих случаях - в речевом и в безречевом процессе, а именно S (голод и вид пищи) и R (движения, направленные на добычу пищи). Все это практическая часть дела. Явление речи s...r не более как средство, которое делает возможным осуществление S и R в различных индивидах" (6, с. 130). В "Постулатах" Блумфилд предельно близок к Ельмслеву и даже несколько прямолинейнее в констатации замкнутости системы общения: "В пределах определенных общностей последовательный ряд высказываний полностью или частично сходен... Каждая подобная общность есть речевая общность... Совокупность высказываний, которые могут быть произнесены в речевой общности, есть язык данной речевой общности" (6, с. 145).
Концепции Ельмслева и Блумфилда толкали лингвистов на единый путь - на сегментацию текстов и проверку идентичности сегментов на дистрибуцию, на распределение в конечное число идентичных окружений. Успехи фонологов в описании фонетических систем, заверения теоретиков о замкнутости речевой деятельности на систему придавали лингвистическим задачам, в частности и задаче перевода, корректный математический вид: тексты сегментируются на элементы, элементы идентифицируются по окружениям и сводятся в систему, между элементами различных систем-языков или элементарными окружениями устанавливаются однозначные соотношения, после этого на вход машины можно подавать текст из сочетаний элементов одного языка и получать на выходе текст из сочетаний другого языка.
Идея привлекала прежде всего очевидной, казалось бы, возможностью исключить из операций смысл, двигаться по освоенному формальному основанию. В 1950 году Хауген, выражая чувства многих лингвистов, говорил: "Главное открытие, сделанное современной лингвистикой, заключается в том, что можно найти взаимоотношения между всеми лингвистическими элементами, изучая их дистрибуцию... Нас уже более не интересуют внешние критерии, а лишь окружения, в которых находятся изучаемые элементы, и сравнение этих окружений с окружениями других элементов" (7, с. 252). В сборнике 1955 года по машинному переводу введение так выделяет общую идею предлагаемых статей: "В большинстве предлагаемых работ неявно предполагается существование взаимно-однозначного соответствия между языком оригинала и языком перевода. Если это допущение правильно, то можно говорить о чисто машинном процессе в широком смысле слова, который, будучи примененным к входному тексту, выдаст на выходе его перевод и который в результате повторного применения уже к переводу воспроизведет исходный входной текст" '(8, р. 1).
Идея "полной дистрибуции", прямо вытекающая из гипотез Ельмслева и Блумфилда, была наиболее полным и последовательным выражением структуральных умонастроений, попыткой прямо, на уровне языковой конкретности - значимых предложений и слов - исчерпать предмет. В первых же работах по машинному переводу ее реализация наткнулась на препятствие, появления которого можно было (по нашему сегодняшнему, естественно, пониманию) ожидать: текст - целостность качественных, а не количественных различений, в нем нет повторов, как нет их, скажем, на уровне книг, страниц в книге, предложений на странице, и, следовательно, во всем многообразии текстов, сколько бы мы их ни сегментировали, нам, строго говоря, не удастся обнаружить двух идентичных окружений.
Один из пионеров дистрибуции Хэррис уже в 1957 г. оценил это препятствие: "Каждая индивидуальная морфема (слово - М.П.) характеризуется единственным набором встречающихся вместе с ней морфем, или окружений... Индивидуальность морфем в этом отношении делает затруднительным составление экономного описания языка" (9, с. 530). Хэррис, правда, не отказывается от замкнутого узуса - символа структуралистской веры, вводит, например, понятие "индивидуальное окружение" через повтор в одинаковых предложениях, которые, по его мнению, можно встретить "в языковом тексте некоторого объема" (там же). В примечаниях он даже пробует утвердить автономию формы: "Окружения должны рассматриваться как сырой материал для классификации и сопоставления; они не могут быть получены из какого бы то ни было нелингвистического источника типа "сочетания значений, которые говорящий хочет выразить"" (там же, с. 532-533).
Но такой нелингвистический источник все же нужен, причем источник в весьма специфической функции. Он мелькает уже у Блумфилда как "информант", хотя здесь еще даже и не угадывается его истинное величие: "Мы должны уметь предугадывать, откуда следует, что слова "могут быть произнесены". Мы устанавливаем, что при определенных стимулах француз (или говорящий на языке зулу и т.д.) скажет то-то и то-то, а другой француз (или знающий зулу и т.д.) будет реагировать соответственно речи первого. Когда в распоряжении имеется хороший информатор или когда дело идет о языке самого исследователя, предугадывание просто; в других случаях оно представляет наибольшие трудности для дескриптивной лингвистики" (6, с. 145). Пока информант лишь помощник, хотя последние слова звучат воистину пророчески. У Хэрриса, когда он говорит об идентификации окружений, этот "нелингвистический источник" вырастает до своих истинных размеров: "Практически невозможно производить подобные проверки без информанта, т.е. носителя данного языка, поскольку невозможно просмотреть все, что было сказано или написано на данном языке даже за ограниченный период времени. Выборка из языкового материала, по которой можно было бы судить обо всем языке, оказалась бы практически необозримой по объему. При работе с информантом ему предлагают такие отрезки речи, которые стимулируют произнесение им выражений, содержащих исследуемое языковое явление; при этом стараются никак не влиять на информанта, чтобы не вызвать с его стороны употребление неестественных выражений" (9, с. 544).
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: