Моррис Коэн - Введение в логику и научный метод

Несмотря на то что любое суждение является истинным или ложным, неверно будет считать, что люди используют язык только для передачи истины. По своему происхождению, равно как и по своей ежедневной роли, язык является средством выражения эмоций. Соображения, отличные от тех, которые происходят из желания сообщить истину, также представляют форму, которую принимает наш язык. Более того, даже в науке, несмотря на стремление высказывать все буквально, мы редко начинаем с точного усмотрения сходств и различий между вещами и поэтому выражаем свои спутанные впечатления посредством крайне метафорического языка. Для достижения понимания элемента истины, присутствующего в обыденных выражениях, а также для того, чтобы избежать отвержения какой-либо части науки лишь на том основании, что в ней используются лингвистические формы, не поддающиеся буквальной интерпретации, нам следует исследовать ту роль, которую играют подобные выражения в обыденной жизни и в науке.

1. Эмотивное использование языка, церемониальных выражений и эвфемизмы. Подобно тому как ритуал общественной жизни требует определенных форм одежды, определенных шагов или жестов, независимо от их удобства, также этот ритуал требует и определенных общепринятых выражений, независимо от их буквальной истинности. Так, правила учтивости среди китайцев и некоторых других народов требуют, чтобы хозяин говорил, что его дом – жалкий, а его гость – выдающийся и оказывает ему большую честь и т. д. Даже те, кто не принимает данные выражения в буквальном смысле, могут быть оскорблены отходами от таких социальных моделей.

Роль церемониальных выражений во внешних проявлениях притворства является такой же важной в общественной жизни, как и в играх детей или примитивных народов. Социальная жизнь такой страны, как Англия, может рассматриваться как некая игра, требующая, помимо многих прочих вещей, чтобы люди говорили об армии и флоте его величества, о казне его величества (хотя долг при этом считается «национальным»). Также действительные главы правительства говорят, что они «советуют» королю, хотя у того нет иного выбора, кроме как подчиняться. Сходным образом о Соединенных Штатах принято говорить как о демократии, в которой закон является волей народа и создается его представителями, даже при том, что мало кто знает, какие именно законы создаются, равно как мало кто имеет достаточный контроль над теми, кто эти законы создает.

Церемониальные выражения часто подвергаются нападкам и называются «конвенциональной ложью», тогда как они на самом деле, призваны не вводить в заблуждение, а выражать истину в виде эвфемизмов. Учтивость, или вежливость, требует элиминации не столько истины, сколько определенных неприятных выражений, являющихся по той или иной причине табуированными. Это с легкостью объясняется тем обстоятельством, что сами по себе слова могут оказывать эмоциональное воздействие. Так, вполне допустимо говорить о собаке женского пола, но считается плохим тоном употреблять известное более короткое слово. Пираты в спектакле «Питер Пэн» говорят о скорой встрече «внизу», но они вызовут у публики шок, если используют более реалистичное и в теоретическом смысле более каноническое слово.

2. Метафорические и привычные сокращения. Для того чтобы оценить интеллектуальную, или научную, функцию метафор, читателю лучше всего начать с эксперимента. Пусть он выберет одну или две страницы любого классического или современного философского текста. Пусть он внимательно прочитает выбранный отрывок и пометит, сколько раз то или иное значение передается метафорически, а не буквально. Пусть затем он вновь перечитает отрывок и увидит, как много пассажей, сначала показавшихся буквальными истинами, на самом деле являются метафорами, к которым мы уже привыкли. Здесь мы имеем в виду такие выражения, как «корень проблемы», «продвижение мысли», «высшая жизнь», «впасть в ошибку», «умственная гимнастика». И на самом деле, когда мы говорим о работе сознания, будь то сбор информации, восприятие внешнего мира и т. п., мы используем реифицирующую (от латинского слова «res» (вещь), т. е. овеществляющую) метафору, точно так же как мы используем персонифицирующую метафору всякий раз, когда мы говорим о притягивающих и отталкивающих друг друга телах. Третья стадия эксперимента заключается в том, чтобы попробовать переписать выбранный пассаж в буквальных терминах без каких-либо метафор. Результат подобного эксперимента подтвердит заключение о том, что все метафоры элиминировать невозможно. Это становится особенно ясным, когда мы пытаемся выразить общие соображения о романе или неизвестном персонаже. Ибо можем ли мы осознать новые отношения без того, чтобы рассматривать их с помощью старых понятий? Как бы то ни было, указанный эксперимент подтвердит позицию, согласно которой метафоры не являются просто искусственными инструментами, позволяющими сделать речь более живой и поэтичной; они являются необходимым средством для осознания и передачи новых идей.

Однако было бы ошибкой считать, что каждая метафора является явно сформулированной аналогией, в которой пропущены такие слова, как «как», «подобно» и др., использующиеся при сравнении. Это предполагало бы, что распознание буквальной истины предшествует метафоре, которая, таким образом, становится сознательным перенесением свойств одной вещи на другую вещь. Однако история показывает, что метафоры, как правило, старше, чем выражаемые аналогии. Если разум развивается от неясного и смешанного по направлению к более определенному посредством процесса разграничения, то мы вполне можем ожидать, что движение, присущее живым и неживым сущностям, поразит нас прежде, чем мы проведем различие между этими двумя типами сущностей. Так, вовсе не обязательно предполагать, что ребенок, пинающий стул, о который он только что ударился, его персонифицирует посредством процесса аналогии. Очевидно, что данная реакция возникает еще на уровне, где данного различия не проводится.

Таким образом, метафоры могут рассматриваться как выражающие неясное и спутанное, однако при этом первичное понятие тождества, которое в результате последовательных процессов различения превращается в сознательную и выражаемую аналогию между различными вещами; в ходе дальнейшей рефлексии мы получаем ясное утверждение тождества, или наличия общего элемента (или отношения), которым обладают две различные вещи. Сказанное помогает нам объяснить функцию метафор в науке, равно как и в религии и искусстве, а также предостерегает нас от формулировки ошибочных аргументов, направленных на то, что выражено в метафорическом языке.