Моррис Коэн - Введение в логику и научный метод

Филологическая интерпретация. Первая задача научной филологии заключается в том, чтобы с помощью тщательного изучения текста определить точное значение используемого языка. Большинство из нас читает небрежно и не готово отмечать каждую незначительную деталь; поэтому у разных читателей одного и того же текста складываются различные смутные впечатления. Адекватное понимание предполагает способность понимания каждого отдельного слова и элементарного предложения, равно как и замысла всего произведения. Сказанное не отрицает того, что значение отдельного слова определяется контекстом, в котором оно встречается.

И действительно, в некоторых случаях значение предложения столь явно отстоит от значения входящего в него слова, что мы усматриваем в таком употреблении ошибку или опечатку. Сходным образом мы обнаруживаем и опечатки в самих словах. Тем не менее, мы не можем отказаться от тщательного изучения слов и словосочетаний, конституирующих литературный шедевр. Иногда мы неправильно понимаем значение отдельного пассажа, потому что некоторое присутствующее в нем слово обладает незнакомым для нас смыслом. Для того чтобы по-настоящему понять строчку Шекспира «I will make a ghost of him who lets me», нам необходимо знать значение, которое Шекспир приписывал слову «let». То же самое можно сказать и относительно шекспировской фразы «Man's glassy essence» или мильтоновского использования слова «dear» (дорогой), которое у него являлось синонимом слова «bitter» (горький). Такие исторические различия в значении могут быть установлены только вследствие компаративного анализа текстов. Но чаще всего для установления значения стихотворения или поэмы нам приходится тщательно исследовать переносное значение того или иного слова или фразы. Что, к примеру, хочет сказать Мильтон, когда в своем известном сонете он называет Шекспира термином «Child of Memory»? На последний вопрос мы можем ответить, только если знаем, что музы, считавшиеся вдохновительницами поэтов, были дочерьми Мнемосины (богини памяти).

Разумеется, мы не можем сказать, что именно имел в виду автор, если мы ничего не знаем о той предметной области, которую он описал. Иными словами, нам необходимо знать исторические условия, к которым может быть применим рассматриваемый текст. Не зная греческих обычаев, мы не можем, к примеру, понять, что имеет в виду Гомер, когда говорит об «осыпании зернами». Для того чтобы понять библейскую ссылку на «менял» в Храме, нам также необходимо знать о том, что евреи происходили из разных земель и поэтому имели разные деньги, когда приходили в Храм и пытались купить различных птиц и животных для жертвоприношения.

Филологическая и историческая интерпретации иногда могут утонуть в мелких деталях и утратить видение общего характера произведения искусства. Это обстоятельство обращает нас к древнему замечанию о том, что нужно уделять внимание духу, а не букве. Но есть и такие критики, которые считают, что главным условием понимания великого произведения искусства является применение нашего собственного творческого воображения или интуитивного понимания. Однако в то время как полное понимание произведения искусства невозможно без прохождения через творческий опыт, схожий с опытом, через который прошел его автор, доказательства наличия такого понимания, тем не менее, все равно не будет до тех пор, пока не будут объяснены детали произведения. Дух стихотворения, который не может быть подтвержден самим языком произведения, вполне может оказаться духом какого-либо другого стихотворения. Если логика и научное взвешивание оснований не являются всеми элементами разумного оценочного суждения в области искусства, то они, тем не менее, являются необходимыми условиями такого суждения.

3. Полная эстетическая критика. В реальной исторической или филологической критике зачастую в одних отношениях предпринимается слишком много, тогда как в других отношениях – слишком мало. Пытаясь объяснить произведение искусства с помощью фактов из жизни художника, критик может забыть (что зачастую и происходит) о том, что не вся биография, не все, случившееся с художником или писателем, является релевантным для понимания его работы. Разумеется, мы не обладаем достаточным знанием относительно причин появления художественных способностей и отдельных талантов, для того чтобы с логически состоятельными основаниями подтвердить бесчисленные туманные обобщения, которые допускают психоаналитически ориентированные критики для объяснения работ таких личностей, как Леонардо да Винчи или Шекспир. Точно так же следует признать и то, что одной истории недостаточно, чтобы полностью обеспечить все функции критики. Для анализа действительного произведения искусства и порождаемого им воздействия одной только истории недостаточно.

Филологическая критика, анализирующая музыку или поэзию, склонна упускать из вида исследования того воздействия, которое рассматриваемые произведения оказывают на слушателя или читателя. А это воздействие имеет центральное значение для полного эстетического суждения. Слабость субъективной критики заключается не в том, что она связана с воздействием, оказываемым произведением искусства на наблюдателя, а в том, что она упускает из вида то, что адекватное понимание такого воздействия подразумевает исследование самого объекта. Даже само по себе наслаждение музыкой или драматическим представлением усиливается, если мы знаем больше о предметной области и научаемся выделять в ее структуре различные элементы. Когда мы видим в картине или стихотворении больше, то и удовольствия мы получаем больше. Не обладающий подобным знанием человек удовлетворяется оценкой, согласно которой музыкальное произведение или пьеса «великолепны» или «отвратительны». Однако изучение предметной области позволяет нам проводить более точные различия. Таким образом, утверждать, что произведение является прекрасным, значит не просто утверждать наличие некоего простого чувства или несводимого простого качества, а утверждать, что соответствующий объект обладает определенной формой, которая порождает определенный эффект. Мы не всегда способны проанализировать произведения так, чтобы наш анализ удовлетворил всех зрителей. Однако правильный анализ отыскивается, и составляющие его утверждения подчиняются логическим правилам.

Определение того, что именно делает объект красивым, совершенным или обладающим тем, что называется «эстетической формой», является проблемой, изучаемой в теории искусства. Частью этой теории является эстетика, хотя последняя также изучает и природную красоту, которая не является объектом искусства. Логик же здесь может заметить лишь то, что подобная теория предполагает анализ фактических соображений, устанавливаемых экспериментально, и число логических соображений о непротиворечивости.