Моррис Коэн - Введение в логику и научный метод

Мы сможем усмотреть ограниченность субъективной критики, т. е. ограниченность взгляда, согласно которому утверждения о красоте и т. п. являются личностными, случайными и недоступными для доказательства или опровержения, если исследуем элементы, являющиеся общими как для промышленного, так и для изобразительного искусства. Работа сапожника, плотника, каменщика, точно так же как и работа художника, музыканта, скульптора или архитектора, является примером человеческого мастерства по преобразованию природы, согласно некоторому замыслу. Таким образом, оценка работы художника во многих отношениях является одной и той же, независимо от того, оценивается ли труд драматурга или пекаря. Несмотря на то что стандарты, по которым мы осуществляем оценку, в двух указанных случаях являются разными, логический тип этих суждений остается одним и тем же и, в общем, содержит анализ как стандарта, так и индивидуальных достижений. Чтобы подобный анализ можно было проводить последовательно и непротиворечиво, он должен соответствовать логическим стандартам.

Отдельным следствием сделанного вывода является то, что искусству можно обучать, что в известной степени и имеет место. В тех случаях, когда обучение возможно, существуют определенные указания, правила или причины, почему нечто следует делать по-одному, а не по-другому. Чтобы добиваться успеха, нам следует действовать согласно таким правилам или причинам. (В латыни слово «ars», как, например, во фразе «ars poetiса», использовалось для обозначения совокупного учения, применяемого художником.) Сказанное не означает, что художник должен пройти через процесс осознанного размышления, прежде чем он что-либо сделает, хотя, разумеется, моменты размышления относительно того, стоит или не стоит что-либо сделать, всегда присутствуют в высшем искусстве, таком, как живопись, сочинение музыки или написание драматических стихотворений. Если критик стремится понимать или позволить другим понять произведение искусства, то ему следует сформулировать стоящую перед художником проблему в целом ряде аспектов более ясно и даже аналитически, с тем чтобы стало понятно, как именно художник достиг или не смог достичь своей цели. Критик, стремящийся понять лежащее перед ним современное или историческое произведение, должен задаться следующими вопросами: чего пытался достичь художник, какие средства были ему доступны, какому пути он следовал. Все эти вопросы в определенном смысле являются историческими, т. е. вопросами о том, что имело место на самом деле, и поэтому все они должны подчиняться правилам умозаключения. Именно данное обстоятельство конституирует силу исторической, или филологической, критической школы.

2. Исторический, или филологический, тип критики. Данный тип критики основывается на базовом допущении о том, что разумное суждение по какому бы то ни было произведению должно, в свою очередь, основываться на тщательном изучении действительного характера произведения и содержащейся в нем составляющей, относящей его к искусству. Даже музыкальное искусство, имеющее дело со столь неуловимой материей, как музыка, разделилось на многие исследовательские отрасли, которые все вместе именуются «музыковедение». Однако для наших целей проще будет рассмотреть оценочное суждение, или критику, поэзии. Несмотря на то что шарм поэзии неразрывно связан с вербальной, или фонетической, составляющей, мы, тем не менее, не можем судить о поэзии без понимания ее значения. Поэзия – это не просто бессмысленное благозвучие. Таким образом, наш первый вопрос таков: каково значение стихотворения. При ответе на данный вопрос мы всегда можем отличить методы, являющиеся научными, от методов, таковыми не являющихся.

Ненаучная интерпретация. Ненаучными, но, тем не менее, поучительными являются различные аллегорические методы интерпретации, обнаруживающие скрытую мораль или духовное учение в поэмах, подобных «Илиаде» Гомера или «Рубайяду» Омара Хайяма, или же в рассказах о домашнем быте патриархов Ветхого Завета. Данные методы являются ненаучными, поскольку они случайны и неверифицируемы. Так, согласно Филону, автор Пятикнижия (которым он считал Моисея) хотел изложить философию, которая позднее проповедовалась Платоном, а различные персонажи книги Бытия должны были обозначать абстрактные качества или добродетели. Так, два сына Иосифа, Менаше и Эфраим на самом деле представляют воспоминание и память. Однако это совсем не объясняет библейского описания отношений между двумя племенами, обозначавшихся с помощью этих имен. Предполагается, что земля Ханаан представляет благочестие; однако все это оказывается несовместимым с тем, что в библейском использовании термин «ханаанин» обозначает бесчестье, а также с тем, что Бог приказал израильтянам истребить ханаанян. Разумеется, подобные несоответствия всегда можно объяснить с помощью дальнейших метафорических интерпретаций. Однако если дело обстоит именно так, то становится очевидно, что вся данная процедура является чисто случайной, служащей для поучения, и никак не связана с вопросами оснований, или доказательства, того, что данная интерпретация изначально должна была проявить. Таким образом, все виды соперничающих религиозных интерпретаций являются в одинаковой степени легитимными или, скорее, нелегитимными.

В одинаковой степени ненаучными являются каббалистические попытки отыскать скрытое значение священного текста с помощью нумерологических систем, т. е. посредством приписывания численных значений различным буквам слова или посредством рассмотрения обычных слов как составленных из букв, каждая из которых, в свою очередь, является первой буквой некоторого слова или фразы. С помощью подобных методов в тексте можно усмотреть всевозможные не согласующиеся друг с другом значения, и ни для одного из них при этом не будет приведено ни одно реальное основание. Тот или иной толкователь просто предпочтет собственные взгляды или утверждения, «завертывая» их в упаковку священного текста, который вполне может не иметь к ним никакого отношения. Разумеется, бывают случаи, когда авторы указывают на то, что они хотят передать два значения, одно – буквальное, а другое – аллегорическое. Примером тому является «Божественная комедия», которая, по признанию самого Данте в его письме к Кан Гранде, допускает многосмысленную интерпретацию. Но даже в этом случае мы сталкиваемся с неискоренимыми противоречиями относительно вопроса о том, кого же, на самом деле, представляют три зверя в первой песне. Но, несмотря на все это, в своей буквальной интерпретации поэма Данте продолжает очаровывать читателей.