Карл Маркс - Собрание сочинений, том 26, ч.1

«Да, он свободен! Именно поэтому я и жалею его. Потому-то его и щадят гораздо меньше на тех работах, на которых его применяют. Потому-то и проявляют еще большую беззастенчивость, расхищая его жизнь. Раб представлял для своего хозяина известную ценность, потому что хозяин уплатил за него деньги. А за рабочего богатый прожигатель жизни, нанявший его, не заплатил ничего. Во времена рабства кровь человеческая имела некоторую цену. Люди имели стоимость по меньшей мере равную той сумме, за которую их продавали на рынке. С тех пор как прекратилась продажа людей, они в действительности не имеют никакой внутренней стоимости. В армии сапер ценится гораздо меньше, чем обозная лошадь, потому что лошадь стоит очень дорого, а сапер достается даром. Уничтожение рабства привело к перенесению такой оценки из военной жизни в гражданскую; и с тех пор нет ни одного зажиточного буржуа, который не расценивал бы людей так, как это делают доблестные воители» (стр. 467).

«Поденщики родятся, растут и воспитываются» (zuchten sich heran) «для служения богатству, и это, — подобно той дичи, которую богатство убивает в своих владениях, — не требует от него ни малейших издержек. Кажется, будто богатство действительно владеет той тайной, знанием которой — без всяких на то основании — похвалялся злополучный Помпей. Стоит только богатству топнуть ногой о землю, как из земли появляются легионы трудолюбивых людей, оспаривающих друг у друга честь служить ему. И если исчезает один из толпы этих наемников, которые строят ему дома или ухаживают за его садами, то пустого места и не видно — оно тотчас же заполняется без всякого вмешательства с чьей-либо стороны. Не жаль потерять каплю воды из большой реки, потому что непрестанно прибывают новые потоки. Так обстоит дело и с рабочими; легкость, с какой одни замещаются другими, питает бесчувственное отношение к ним со стороны богатых»

(таков способ выражения Ленге; он еще не говорит о капиталистах) (стр. 468).

«У них, говорят, нет господ… Но это явное злоупотребление словом. Что это означает: у них нет господ? У них есть господин, и притом самый ужасный, самый деспотичный из всех господ: нужда. Она ввергает их в самое жестокое рабство. Им приходится повиноваться не какому-либо отдельному человеку, а всем вообще. Над ними властвует не какой-нибудь единственный тиран, капризам которого они должны угождать и благоволения которого должны добиваться, — это поставило бы известные границы их рабству и сделало бы его более сносным. Они становятся слугами всякого, у кого есть деньги, и в силу этого их рабство приобретает неограниченный характер и неумолимую суровость. Говорят, если им плохо живется у одного хозяина, то у них, по крайней мере, имеется то утешение, что они могут заявить ему об этом и искать себе другого, — рабы же не могут делать ни того, ни другого. Рабы, следовательно, еще более несчастны. — Какой софизм! Подумайте-ка о том, что число тех, кто заставляет работать других, очень незначительно, а число тех, кто работает, напротив, огромно» (стр. 470–471). «К чему сводится для них та призрачная свобода, которую вы им пожаловали? Они живут лишь отдачей в наем своих рук. Следовательно, они должны найти кого-нибудь, кто нанял бы их, или же умереть с голоду. Разве это значит быть свободным?» (стр. 472).

«Ужаснее всего то, что сама незначительность этого заработка служит причиной его дальнейшего понижения. Чем бедственнее положение поденщика, тем дешевле вынужден он продавать себя. Чем сильнее его нужда, тем ниже оплачивается его труд. Люди, противостоящие ему как деспоты в тот момент, когда он со слезами на глазах умоляет принять его услуги, не краснеют от стыда, щупая, так сказать, его пульс, чтобы удостовериться, много ли у него осталось еще сил. В соответствии с тем, насколько он ослабел, они и устанавливают предлагаемую ему плату. Чем ближе кажется он им к смерти от истощения, том больше урезывают они то, что могло бы его еще спасти. То, что дают ему эти варвары, способно не столько продлить его жизнь, сколько отсрочить его смерть» (стр. 482–483). «Независимость» (поденщика)… «это — одно из самых пагубных бедствий, порожденных присущей нашему времени изощренностью. Она увеличивает изобилие у богача и нужду у бедняка. Богач сберегает все то, что бедняк сам затрачивает на поддержание своей жизни; а этот последний вынужден экономить не на излишнем, а на самом необходимом» (стр. 483).

«Если в настоящее время так легко содержать громадные армии, которые, в соединении с роскошью, ведут к истреблению рода человеческого, то этим мы обязаны только отмене рабства… Только с тех пор как нет больше рабов, разврат и нищенство поставляют воителей за пять су в день» (стр. 484–485).

«Я нахожу, что оно» (азиатское рабство) «во сто раз предпочтительнее, чем всякое иное состояние, для тех людей, которые вынуждены зарабатывать себе на жизнь ежедневным трудом» (стр. 496).

«Их» (рабов и наемных рабочих) «цепи сделаны из одного и того же материала, и различаются они только по окраске. Цепи одних окрашены в черный цвет и кажутся более массивными; цепи других — менее мрачного цвета и кажутся более легкими; но взвесьте их беспристрастно, и вы не обнаружите между ними ни малейшей разницы: и те и другие в равной мере выкованы нуждой. Они совершенно одинакового веса, и даже больше того: если одни несколько тяжелее, то как раз те, которые с виду кажутся более легкими» (стр. 510).

Ленге восклицает по поводу рабочих, обращаясь к французским просветителям:

«Разве вы не видите, что покорность и, надо прямо сказать, полнейшее смирение этой столь многочисленной части стада создает богатство пастырей?.. Поверьте мне, в его» (пастыря) «интересах, в ваших интересах и даже в интересах их самих» (овец) — «оставить их в том укоренившемся в них убеждении, будто собака, лающая на них, одна сильнее всех овец, вместе взятых. Пусть они бессмысленно убегают при одном виде ее тени. Выиграют от этого все… Тем легче будет вам сгонять их для стрижки. Тем меньше будет угрожать им опасность, что их пожрут волки. [441] Правда, они избавляются от этой опасности только для того, чтобы доставаться в пищу людям. Но такова уж их участь с того момента, как они вошли в хлев. Прежде чем говорить о том, чтобы вызволить их оттуда, вам следовало бы начать с разрушения хлева, т. е. общества» (стр. 512–513). [X—441]

[XX—1291a] Гоббс считает науку, а не труд исполнителя, матерью искусств:

«Искусства, имеющие значение для общества, как, например, фортификация, создание машин и других орудий войны, представляют собой силу, ибо они способствуют обороне и победе; и хотя истинной матерью ихявляется наука, а именно математика, всё же, так как они производятся на свет рукой ремесленника, они рассматриваются как его порождение, подобно тому как у простонародья повивальная бабка именуется матерью» («Leviathan», в книге «English Works of Th. Hobbes», edit. by Molesworth, London, 1839–1844, том III, стр. 75) [Русский перевод: Гоббс, Томас. Левиафан, или Материя, форума и власть государства церковного и гражданского. М., 1936, стр. 90].