Карл Маркс - Собрание сочинений, том 26, ч.1

«Обмен дает вещам стоимость, которой они без него не имели бы» (стр. 102).

Если это должно означать: вещи, потребительные стоимости, становятся стоимостью, получают эту форму только как относительные выражения общественного труда, то это тавтология. Если же это должно означать, что они получают посредством обмена большую стоимость, чем имели бы без него, то это явный вздор, потому что обмен может повысить величину стоимости товара А, лишь понизив величину стоимости товара В. Насколько он увеличивает стоимость товара А сравнительно с тем, какой она была до обмена, настолько же он уменьшает стоимость товара В. Следовательно, А + В имеют, как до обмена, так и после него, одну и ту же стоимость.

«Самые полезные продукты могут не иметь никакой стоимости, если обмен не дает ее им…»

(Прежде всего, если эти вещи — «продукты», то они с самого начала продукты труда, а не всеобщие дары природы, как воздух и т. п. Если они — «самые полезные», то они представляют собой потребительные стоимости в наивысшем смысле слова, такие потребительные стоимости, в которых нуждаются все. Если обмен не дает им никакой стоимости, то это возможно только при том условии, что каждый производит их сам для себя; но это противоречит [360] предпосылке, что они производятся для обмена; таким образом, вся предпосылка нелепа.)

… «а самые бесполезные продукты могут иметь очень большую стоимость, если им благоприятствует обмен» (стр. 104).

«Обмен» представляется господину Ганилю некоей мистической личностью. Если «самые бесполезные продукты» ни на что не годны, если они не имеют никакой потребительной стоимости, то кто станет их покупать? Для покупателя они, стало быть, должны во всяком случае иметь какую-нибудь, хотя бы только воображаемую, «полезность». И если он не дурак, то с какой стати он будет за них платить дороже? Следовательно, их дороговизна должна вызываться таким обстоятельством, которое вытекает во всяком случае не из их «бесполезности». Не вызывается ли она их «редкостью»? Но Ганиль называет их «самыми бесполезными продуктами». А раз они — продукты, то почему же их не производят в более массовом масштабе, несмотря на их большую «меновую стоимость»? Если прежде дураком был покупатель, который давал много денег за нечто, не имеющее для него самого ни действительной, ни воображаемой потребительной стоимости, то теперь дураком оказывается продавец, не производящий этих безделушек, меновая стоимость которых велика, вместо полезных вещей, имеющих незначительную меновую стоимость. Таким образом, если их меновая стоимость так велика несмотря на незначительность их потребительной стоимости (при предположении, что потребительная стоимость определяется естественными потребностями людей), то это должно обусловливаться обстоятельством, исходящим не от господина обмена, а от самого продукта. Его высокая меновая стоимость не есть, стало быть, продукт обмена, а лишь проявляется в обмене.

«Та стоимость, по которой вещи уже обменены [valeure changee], а не та, по которой они еще только могут быть обменены [valeure changeable], составляет истинную стоимость, ту, которая тождественна с богатством» (цит. соч., стр. 104).

Но valeure changeable является отношением данной вещи к другим вещам, на которые она может быть обменена. { То правильное, что лежит здесь в основе, состоит в следующем: превращение товара в деньги вынуждается тем, что товар вступает в обмен как valeure changeable, как меновая стоимость, но таковой он является только в результате существования обмена.} Напротив, та стоимость, по которой А уже обменено, есть определенное количество продуктов В, С, D и т. д. Следовательно, это уже (по господину Ганилю) не стоимость, а «вещь без обмена». В, С, D и т. д. до обмена их на А не были «стоимостями». А стало стоимостью благодаря тому, что его место (как обмененной стоимости) заняли эти не-стоимости. Получается, что эти «вещи» вдруг стали стоимостями в результате простой перемены места, после которой они выходят из обмена и оказываются в том же положении, что и прежде.

«Итак, не действительная полезность вещей и не их внутренняя стоимость делают их богатством: это обмен фиксирует и определяет их стоимость, и именно эта стоимость делает их тождественными с богатством» (цит. соч., стр. 105).

Господин обмен фиксирует и определяет либо нечто такое, что уже существовало, либо же нечто такое, что не существовало. Если он впервые создает стоимость вещей, то эта стоимость, этот продукт обмена, исчезает, как только прекращается сам обмен. Следовательно, то, что он создает, он в такой же мере и уничтожает. Я обмениваю А на В + С + D. акте этого обмена А приобретает стоимость. Как только этот акт закончился, В + С + D стоят на стороне А, а A стоит на стороне В + С + D. И стоят они, каждая сторона сама по себе, вне господина обмена, который заключался только в этой перемене мест. В + С + D суть теперь «вещи», но не стоимость. Точно так же и А. Или же обмен «фиксирует и определяет» в собственном смысле этих слов, — в том смысле, в каком силомер определяет и фиксирует, но не создает, силу моих мышц. Но в таком случае стоимость создается не обменом.

«Для отдельных лиц и для народов богатство существует на деле только тогда, когда каждый работает на всех» —

(т. е. когда труд каждого выступает как всеобщий общественный труд. При другом толковании эта фраза нелепа, так как если отвлечься от этой формы всеобщего общественного труда, то надо будет сказать, что железоделатель работает не на всех, а только на потребителей железа) —

«и все работают на каждого»

(это опять-таки нелепость, если речь идет о потребительной стоимости, потому что продукты всех представляют собой исключительно только особые продукты и каждому нужны лишь определенные особые продукты; стало быть, смысл этого опять-таки лишь тот, что каждый особый продукт принимает такую форму, в которой он существует для каждого, а в этой форме он существует не поскольку он как особый продукт отличается от продукта «каждого», а лишь поскольку он тождествен с ним; здесь перед нами опять та форма общественного труда, которая выступает на основе товарного производства) (цит. соч., стр. 108).

[361] От этого определения: меновая стоимость есть выражение труда изолированного индивидуума как всеобщего общественного труда, — Ганиль опять скатывается к самому грубому представлению: меновая стоимость есть то отношение, в котором товар А обменивается на товары В, С, D и т. д. Меновая стоимость товара А велика, если за него дают много В, С, D; но в таком случае дают мало А за В, С, D. Богатство состоит из меновой стоимости. Меновая стоимость есть то отношение, в котором продукты обмениваются друг на друга. Общая сумма всех продуктов не имеет, стало быть, никакой меновой стоимости, потому что она ни на что не обменивается. Выходит, что общество, богатство которого состоит из меновых стоимостей, не имеет никакого богатства. А отсюда получается не только тот вывод, что, — как заключает сам Ганиль, — «национальное богатство, состоящее из меновых стоимостей труда» (стр. 108), никогда не может ни увеличиваться, ни уменьшаться по своей меновой стоимости (стало быть, нет никакой прибавочной стоимости}, но также и тот вывод, что это богатство вообще не имеет меновой стоимости, а следовательно, и не является богатством, ибо богатство состоит лишь из меновых стоимостей.