ЭММАНЮЭЛЬ ЛЕВИНАС - ЭММАНЮЭЛЬ ЛЕВИНАС: ПУТЬ К ДРУГОМУ

- что несправедливость “расшатывает основания земли”. Только так будет возвращено истине место незаинтересованности, которое позволяет отделить ее от идеологии».

Перевод главы «Бог и философия» из раздела II «Идея Бога» работы «О Боге, который становится идеей» выполнен Н.А. Крыловой и Е.В. Бахтиной.

Плеоназм - (греч. - излишество) оборот речи, в котором сочетаются слова настолько близкие по смыслу, что некоторые из них являются логически излишними — прим. пер.

См.: Autrement qu’être, ou au-dela de l'essence. The Hague, 1974. P. 195-207.

Необходимость, требуемая справедливостью, которая между тем требуется бодрствованием и, таким образом, Бесконечным во мне, идеей Бесконечного.

Понятие опыта неотделимо от единства присутствия, одновременности и, как следствие, отсылает к единству апперцепции, которое не выходит за пределы «осознания» одновременности. Оно относится к самому «способу» присутствия: присутствие - бытие - возможно только как тематизация или собирание преходящего и, с этого момента, как феномен, который является самим заявлением темы дискурса. Всякое значение не восходит к опыту, не разрешается в проявлении. Формальная структура обладания значением один-за-другого, не «проявляет себя» сразу. Страдать-за-другого, например, имеет смысл, когда знание является случайным. Появление особенного познания бытия, сразу онтологичного, не является ни единственным способом, ни предварительной формой интеллигибельности или смысла. Необходимо усомниться в опыте как источнике смысла. Невозможно показать, что смысл в качестве знания имеет свою мотивацию в смысле, который первоначально ничего не имеет от знания. То, что философия сама по себе является познанием, не оспаривается этим. Но возможность для знания охватить всякий смысл не является сведением смысла к структурам, которые навязывает наделение им. Отсюда идея диахронии истины, где высказывание должно быть опровергнуто и опровержение снова опровергнуто. В этом смысле скептическая сущность философии может быть серьезно рассмотрена: скептицизм не является произвольным оспариванием, это пробное и проверяемое учение, хотя не сводимое к проверке научного характера.

Эта возможность избежать разделения истины в двух временах - истины непосредственной и истины обдуманной - заслуживает рассмотрения и осторожности. Оно необязательно приводит к подчинению одной другой. Истина как диахрония, как отказ от синхронизации синтеза, быть может, является собственно трансцендентностью.

Скрытое зарождение отрицания заключается не в субъективности, но в идее Бесконечного. Или, если угодно, в субъективности в качестве идеи Бесконечного. Именно в этом смысле идея Бесконечного является, как считает Декарт, «истинной идеей», а не только тем, что я постигаю «через отрицание конечного».

Декарт, спрашивая себя о «способе, которым я приобретаю эту идею», о смысле этого восприятия, говорит в 3-ем Размышлении: «Я же не мог почерпнуть ее из чувств, и она ни разу не приходила ко мне внезапно, как обыкновенно приходят идеи вещей, воспринимаемых чувствами, когда вещи эти, попадаясь навстречу внешним органам чувств, приходят (или кажется, что приходят) с ними в соприкосновение». В идеях вещей, воспринимаемых чувствами, неожиданность опыта принимается рассудком, который извлекает интеллигибельный смысл, ясный и определенный, то, что позволяет сказать, что вещи, воспринимаемые чувствами, «кажется, приходят навстречу внешним органам чувств». Процесс восприятия! «Она - идея Бесконечного, -продолжает Декарт, - не может быть и выдуманной мной самим, так как я не могу ни отнять от него, ни прибавить к нему что бы то ни было. Остается только одно: это - мое врожденное представление, идея, данная мне от самого появления на свет, также как и идея меня самого».

См. предыдущую сноску.

Или, как говорит Декарт, как сотворенное.

«Ибо вот, Господь исходит от места Своего, низойдет и наступит на высоты земли. И горы растают под Ним, долины распадутся, как воск от огня, как воды, льющиеся с крутизны». [Мих. 1:3-4]. «Тот, кто поддерживает, уступает тому, кто поддерживается», переворачивается, обрушивается, именно эта «структура» (которая, если так можно сказать, является самой де-структурой) высказывает и выражает этот текст независимо от его авторитета и его «риторики» - Священного Писания.

Платон. Пир. // Сочинения в 3-х тт. Т. 2. М., 1971. С. 192.

Там же.

См. Autrement qu’être, Chap. IV.

Франц Розенцвейг интерпретирует ответ, данный Человеком Любви, которой любит Бог, как движение к ближнему. См.: Stern der

Erlösung Tell II, Buch II. Это продолжение структуры, которая определяет тему проповеди в иудейской мысли: «кисти на краях одежд», вид которых должен напоминать о верности «всем заповедям Господним» (Числа 15, 38-40), называются на иврите «tsitsith». Это слово сопоставлено в древнем раввинском комментарии, данном Сифри, с глаголом «tsouts», форма которого в Песне Песней 2:9 означает «наблюдать» или «глядеть»: «Возлюбленный мой ... наблюдает сквозь решетку». Верный, глядящий на «кисти», которые напоминают ему его обязанности, возвращает, таким образом, свой взгляд Возлюбленному, который за ним наблюдает. Не является ли это визави или лицом к лицу с Богом!

Именно значение по ту сторону, трансцендентного, а не этического, рассматривает наше исследование. Оно находит его в этике. Значение, поскольку этика имеет структуру один-за-другого; значение по ту сторону бытия, поскольку за пределами конечной цели в ответственности, которая всегда возрастает, - [находится] незаинтересеванность, где бытие отказывается от своего бытия.

След прошлого, которое никогда не было настоящим - но является отсутствием, которое все еще беспокоит.

Истина диахронии - диахрония истины возможны без возможного синтеза. В противоположность тому, чему учит Бергсон, «беспорядку», который не является другим порядком, возможно, именно здесь, где элементы не могут стать одновременными тем способом, которым, например (пример ли это или исключение?), Бог разрывает присутствие представления.

Самопожертвование сильно как смерть и в некотором смысле более сильное, чем смерть. В конечности смерть обрисовывает судьбу, которую она прерывает; тогда как ничто не может меня освободить от ответа, к которому я пассивно обязан. Могила не является убежищем - она не является прощением. Долг остается.