Александр Фефилов - Введение в когитологию: учебное пособие

Спекулятивность буддийской аргументации кроется в манипуляции такими определениями отношений, как: «состоит», «называется», «содержится», «несводимо». Отношения содержания нетождественны «составным» отношениям – табуретка состоит из ножек и сиденья, но не содержит ножки и сиденье. Точно также ножки не содержатся в табуретке. Иначе – части не содержатся в целом. Данное целое состоит из частей. Это отношение комплектования, структуризации предмета.

Название целого можно переносить на названия его частей, но это возможно только в том случае, когда искомое название будет соотноситься с какой-то более или менее явной ситуацией и войдет в комплексное наименование, которое уже выполняет не только функцию называния, но и функцию обозначения, ср. сломанная табуретка. Маловероятно, что вся табуретка может быть сломана. Сломанной обычно бывает какая-то ее часть или части, например, «ножка», «сидение». Следовательно, наименование сломанная соотносится с частью предмета, хотя базовое слово табуретка именует целый предмет. Если быть еще более точным, то можно сказать, что базовое слово именует целый предмет, но в условиях синтагматической детерминации обозначает часть целого предмета, ср. табуреткаи сломанная табуретка(= «сломанная ножка табуретки» или «табуретка со сломанной ножкой»), X сломал табуретку(= «X сломал ножку табуретки»).

Название части в данном конкретном случае нельзя переносить на целое, табуреткунельзя назвать ножкой табуретки. Однако примеры переноса части на целое довольно часты в языке. Они тщательно описаны в стилистических исследованиях, зафиксированы терминологически как явления метонимии и ее разновидности (pars pro toto).

И все же в концептуальном и языковом сознании нет однозначного ответа на вопрос о том, что считать частью целого. Является ли, например, «нос» частью «головы», а «голова» – частью «человека»? Может быть, правильнее было бы сказать – «нос» является частью части «человека» (= «головы»). Любая часть не соотносится с целым напрямую. Она действительно является, прежде всего, частью части.

Частью можно считать такой предмет, составляющий целое, который сохраняет память о целом, т. е. узнается как составной элемент целого. Является ли «ножка» частью «табуретки»? Да, она воспринимается как часть целого постольку, поскольку находится в структурном пространстве целого. В противном случае будет затруднительно определить ее принадлежность к определенному целому, ср. На полу валялась ножка от табуретки или стула.

Согласно буддистскому подходу, целое не сводимо к частям. Но это истинно только по отношению к разрозненным частям целого. В таком случае и целого уже не существует, так как оно структурно преобразовано. Таким образом, целое сводимо к своим частям, если эти части пребывают в единстве, т. е. находятся в сцеплении, в отношении друг к другу.

Если взять за исходный пункт рассмотрения целое и идти по направлению к его частям, то можно утверждать, что целое состоит из частей. Это отношение расщепления,или анализа.В лингвистической практике это путь от текста к предложению, от предложения к словосочетанию, от словосочетания к слову, от слова к морфеме.

Если взять за исходный пункт рассмотрения часть и идти по направлению от нее к целому, то единственно правильный путь постижения целого – это путь установления отношения данной части к другим частям целого. При таком направлении рассмотрения исследователь выполняет процедуру синтеза,а не анализа, т. е. совершает путь единения частей в целое. Единство частей и есть целое. В лингвистической практике – это путь от морфемы к слову, от слова к словосочетанию, от словосочетания к предложению и от него к тексту. При последовательном синтетическом подходе часть не мыслится без отношения к целому, а значит, вычленяясь как таковая, предполагает целое.

В лингвистике целое уже давно не рассматривается как простая сумма его частей. Целое мыслится как структурное единство частей. Такое положение применимо к отношению целого и части, когда последние пребывают в статике. Динамические же отношение предполагает не только структурное единство своих частей, но и их функциональное единство, или функциональную согласованность.

Действительно, изучив достаточно досконально отдельные клетки мозга, физиолог не может ответить на вопрос, как функционирует мозг в целом (ср. [57, 125–164]). Спрашивается, почему? Потому, что изучено структурное строение отдельных клеток и, может быть, их отдельные функции, но не их единое взаимодействие, т. е. функциональное единство. Функция, как известно, – это зависимость, отношение. Функциональное единство – это взаимозависимость, взаимообусловленность.

Вырванный из целого какой-то фрагмент не является частью, так как не функционирует больше в составе целого. Его можно называть частью лишь условно. Часть за пределами целого не существует.

Однако обратимся к конкретным лингвистическим фактам. Можно ли считать, например, значение и звуковую оболочку частями слова? На этот вопрос можно дать положительный ответ.

Звук и значение – это две соотнесенные и взаимодействующие и часто взаимопроникающие стороны одного и того же целого – слова. Целостность слова складывается из этих пребывающих в единстве частей, а именно, благодаря первичной функции слова – способности называть определенный понятийный образ, или определенный предмет действительности, зафиксированный в нашем концептуальном сознании в виде понятия и представленный в нашем языковом сознании в виде значения. Назывная функция слова реализуется, прежде всего, благодаря его звуковой оболочке, репрезентативная функция – благодаря его значению. Когда слово выступает частью целого, т. е. употребляется в предложении-высказывании, в тексте данные функции слова уточняются, расширяются, нейтрализуются.

Рассмотрение же самого слова как целой структурной единицы – это, конечно, в большей степени теоретическое допущение. В действительности слово выступает всегда как часть чего-то, например, как часть лексикона, как часть высказывания. Целым оно мыслится лишь в отношении своих структурных элементов, с одной стороны, фонем, слогов; с другой стороны, морфем и их семантических признаков, а также лексического значения. В свою очередь, не только звуковая сторона состоит из отдельных частей – звуков, но и семантическая сторона может выступать как целое по отношению к своим частям – семантическим вариантам или значениям (семемам), которые состоят из семантических компонентов (сем). Проблемным становится выделение смысловых частей слова – значений и их составляющих смысловых единиц, ибо, в отличие от звуковой стороны, семантическая сторона не является наблюдаемой. Ее можно лишь анатомировать гипотетически. Естественно, что гипотетически выведенные семантические части значения могут быть далеки от реального значения. Поэтому, какие бы отношения мы ни приписывали этим искусственно вычлененным компонентам, они не «работают» так, как нам бы хотелось. Иными словами, комплексы семантических компонентов и их отношений не объясняют, не предвосхищают, не каузируют функционирования слова в контекстуальных, макроструктурных отношениях. Данное противоречие приводит лингвистов к мнению о сомнительности и нецелесообразности проведения так называемого компонентного анализа – расчленения семантической части слова на более мелкие смысловые элементы. И это правомерно настолько, насколько семантическая микростуктура слова не имеет выхода на его макроструктурные отношения. К тому же, зачем расчленять, если расчлененное нельзя синтезировать в том виде, чтобы оно функционировало – проявляло себя на макроуровне. Значит, были выделены не те части, не те семантические компоненты.