Христоф Зигварт - Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе

Противоречие может, следовательно, возникнуть лишь постольку, поскольку в субъекте уже implicite высказано суждение. Это случается, конечно, у аналитических суждений, какие имеет в виду Кант , и у тех суждений, какие обыкновенно и рассматривает только школьная логика. Кантовские аналитические суждения, как мы выше видели, возможны лишь при предположении таких понятий, которые фиксированы единогласно, т. е. при предположении общезначимых суждений относительно значения слов, которые говорят, что «тело» означает то же, что «протяженная вещь»; представление, обозначенное словом «тело», содержит в себе представление «протяженности». Если я говорю: «все тела протяженны», – то это означает, следовательно, следующее: «все, что я называю телом, я должен называть также и протяженным»; в обозначении какого-либо X телом заключается сужение « Х протяженно». Если же я говорю: «тело непротяженно» или даже: «это тело непротяженно», – то я имею противоречие: «это протяженно и это непротяженно»; и так как абсолютно неизменно, что то, что есть тело, является протяженным, то противоположное необходимо ложно.

Постольку противостоят друг другу утверждение и отрицание «А есть В» и «А не есть В». Однако теперь вместо противоречащих суждений выступают противоречиво противоположные предикаты «А есть В» и « А есть non- В », если « А есть В» истинно, то « А есть non- В » ложно.

Только при этих предпосылках может иметь место противоречие между предикатом и субъектом; и только при этой предпосылке, что образование понятия непогрешимо и обозначение слов абсолютно неизменно , и что там, где дело идет о единичном, подведение единичного под понятие точно так же непогрешимо, – лишь в этом случае из противоречия между предикатом и понятием субъекта может быть познана ложность суждения. Но, конечно, пока дело идет только о субъективных образованиях, какие Кант кладет в основу своих аналитических суждений, постольку нельзя оспаривать, что понятие легко может быть образовано, что легко соединить в нем отдельные признаки и сказать, что тело есть протяженная вещь. Теперь суждение «тела протяженны» означает то же, что «протяженное протяженно»; я имею лишь, как устанавливает Гоббс , уравнения между значениями слов, произвольно созданными. Это уже уловка, если я говорю: «все тела протяженны». Ибо тем самым я тайком предполагаю, что мое понятие может применяться к возможным вещам и что в каждом отдельном случае я могу наверное осуществить это применение. Лишь так это «все» имеет смысл. Тут совершенно нет речи о том, чтобы относительно того, что я называю телом, я мог сказать больше, нежели заключается уже в наименовании. Все суждения становятся тождественными, т. е. лишенными смысла и пустыми.

Но именно к этому примыкает теперь формула «А не есть non- А » как выражение principium contradictionis. Предполагая, что все истинные суждения должны сводиться к «А есть А» и что в этом, в готовой системе понятий, в которой только и движется наше мышление и познавание, мы имеем абсолютный масштаб истины, она и сводит противоречие между предикатом и его субъектом к этой последней формуле. Эта формула терпит теперь умаление прежде всего относительно своего αόριστον non- Α . Правда, можно было бы попытаться путем разъяснения устранить это последнее. Можно, исходя из так называемого закона тождества « А есть А », установить суждение «Ложно, что А не есть А » именно потому, что это противоречит истинному суждению «А есть А »; можно затем путем небольшого насилия над языком сократить это в суждение «Non [ A non est А ]»; тогда определенное А всегда является субъектом и отрицается, что относительного этого А как предиката можно высказывать отрицание; равным образом формула могла бы иметь смысл, если А брать как знак суждения. Но это так не разумелось; non- Α вводится вполне серьезно, противоречивая противоположность понятий вместо противоречия суждений; и теперь non- Α нельзя утверждать относительно А . И вот, с известных точек зрения, можно было бы удовольствоваться non- А и формулу можно было бы признать теоретически правильной; беда только в том, что на практике она непригодна к употреблению. Даже если говорить, что «золото есть не-золото», «зеленое есть не-зеленое», «бытие есть небытие», – даже при такой оголенной форме противоречие нелегко обнаруживается перед нами. В большинстве случаев мы должны открывать его за скрывающими его покровами. Если бы только было так легко установить, какие определения, когда дано А, подпадают под non- Α и поэтому противоречат А !

И вот теперь оказывается, что principium contradictionis совершенно так же, как оракул, оставляет нас без совета тогда, когда мы спрашиваем, чего именно нельзя утверждать относительно А. Ибо если бы мы ограничились тем, что А как понятие содержит-де признаки а, b, с, d , что ему, следовательно, нельзя приписывать non- а, non- b , non- c , non -d, то затруднительное положение non- Α лишь усугубляется. И если остановиться на том, что нельзя-де отрицать а, b, с, d , то это ведь и есть аристотелевское основоположение в применении к суждениям, значимость которых уже известна.

Но общей формулы, на основании которой без дальнейших рассуждений можно было бы решить, что противоположно субъекту, – такой формулы уже потому не может быть для кантовской логики, что понятия наши, согласно прямому учению Канта , обыкновенно обозначают сущность своих предметов лишь через часть опыта о них. Из того, следовательно, что нечто не содержится в понятии , никогда нельзя узнать, что оно не принадлежит самой вещи; из того, что оно не противоречит понятию, никогда не следует, что оно не противоречит самой вещи. Это также фикция, что все отношения между понятиями мы знаем будто бы на основании противоположности и исключения.

Поэтому одно только аристотелевское основоположение является верховным, совершенно безусловным и ко всякому нашему акту суждения применимым принципом, ибо оно касается лишь того, что мы знаем, функции акта отрицания, а не относится только к суждениям, субъектами которых являются понятия; ибо, далее, поскольку мы вообще знаем отношения противоположности и несовместимости понятий, оно содержит в себе основание, из-за которого понятию нельзя приписывать исключаемый им предикат.

Но обычное principium contradictionis может лишь сказать: суждение ложно , если его предикат несовместим с определением субъекта, и поэтому оно может запрещать приписывать не совместимый с ним предикат. Тем самым оно предполагает уже знание того, что несовместимо, и поэтому не может быть безусловным верховным принципом, который сам по себе был бы достаточен для обоснования ложности суждения (и тем самым, далее, на основании закона исключенного третьего, истинности его противоречивой противоположности).