Владимир Варава - Адвокат философии

Главное понять, что это не демографическая проблема. Бытие людей не поддается никакой биосоциальной, геополитической аналитике, которая задним числом всегда подгонит какую-нибудь теорию. Здесь ничего ни понять, ни отрегулировать невозможно. Любое планирование в этой сфере, какой бы краткосрочный успех оно ни имело, всегда обречено на провал. Почему-то нужно, чтобы в мире было много людей, чтобы всегда было очень много людей. Поэтому всегда было и всегда будет очень много людей.

Временами у каждого человека, даже весьма далекого от искусства и лишенного элементарного эстетического чувства, пробуждается какая-то животная страсть к искусству. Речь здесь идет прежде всего о непрофессионалах, нехудожниках, у которых своя, совершенно особая эстетическая мотивация. Речь идет о «простых» людях, о людях, далеких от профессионального искусства; о людях, которые не являются ни творцами, ни искусствоведами. Вот именно у них-то и нужно искать подлинный смысл искусства, поскольку они не мотивированы никакими амбициями. Что же человека порой поражает в искусстве? Почему произведения искусства вызывают умиление, благоговение, восторг, преклонение? Только лишь здесь дело в мастерстве художника? Или искусство влечет как искусство безотносительно к степени талантливости мастера и технике письма? Конечно, не стоит брать в расчет явную мазню, как принято пренебрежительно говорить о бесталанных произведениях или произведениях крайне сложных, исключительно авторских и субъективных. Но даже и они способны вызвать высшее чувство. В чем же тайна искусства? Искусство, выражая некое намерение художника, не отражает мир, не удваивает его, не преображает, не усовершенствует. Обычные люди, то есть зрители, сами не будучи творцами, ничего не могут говорить о произведении искусства, о замысле художника и прочих подобных вещах. Искусствоведы тоже не могут, также не будучи творцами. И всегда ведь восхищает не намерение художника, а сотворенная им реальность. Что мы в ней можем найти? Все что угодно; искусство вообще ни о чем; искусства могло бы и не быть! Поскольку искусство совершенно ненужно с точки зрения утилитаризма, нас восхищает, более всего впечатляет и поражает прежде всего эта его блаженная ненужность . Здесь кроется обещание счастья, какой-то намек на бесконечную свободу и радостное творчество любви. Но и эти слова – тоже уже аналитика, объяснение необъяснимого. Искусство отсылает нас к сущности человека, который еще способен на бескорыстные чувства, вызываемые навсегда непонятным искусством.

Так может подумать о себе любой человек и прийти в ужас от того, что его мысли, дела и поступки, да и сама жизнь как таковая, жизнь в целом не имеют никакого смысла, за исключением крохотных нужд, которые обеспечивают выживание ему и его ближайшему окружению. С точки зрения этих малых нужд, конечно, все имеет смысл, но с точки зрения людской или вообще человеческой – вряд ли. Как бы я ни старался придать значимость и универсальность моим делам, мыслям и поступкам, они именно такого смысла и не имеют, оставаясь в круге мизерных и незначительных смыслов и потребностей. Жить с этим нельзя: человеческое достоинство не позволяет. И несмотря на это, большинство жило, живет и будет жить именно так, в ситуации мелких смыслов как единственных. Механизм умерщвления в себе живого начала – наиболее действенный инструмент социальной жизни, с помощью которого весьма успешно регулируются жизненные процессы. Однако никому не чуждо стремление к высшему, иному, истинному. Если бы этого не было, человек был бы совершенно иным. Поэтому нам всем нужна философия, которая выводит за рамки нудной ограниченности житейскости на широкий простор бытия. Именно на этом уровне мысли приобретают значимость; и человек хотя бы в малой степени может почувствовать в себе подлинное величие, которого он начисто лишен, находясь в гуще социальных событий и процессов.

Разумеется, когда речь идет о частных вопросах, касающихся круга интимных жизненных вопросов, то о всеобщем вряд ли стоит даже упоминать. Там личное и только личное. Но когда я отхожу от частно-бытового уровня проблем к вопросам более универсальным и общим, я тоже, естественно, имею собственный взгляд на вещи. Интересно здесь вот что: мыслят ли другие так же, как я, о «предельных вопросах»? Имеет ли человеческое мышление универсальную логику при подходе к высшему и предельному? Это как раз та сфера, в которой частному мнению не должно было быть места, если речь идет о «правильном мышлении». Но возможно ли правильное мышление в принципе? Даже если предположить, что на высшем уровне мышления включается одна и та же всечеловеческая программа «чистой мысли», то она всегда наталкивается на «нечистое воплощение», которым нагружено все человеческое (язык, мировоззрения, ценности, верования и т. д.). Получается, что сам человек и является «органом-препятствием» на пути к истине.

В библейской картине мира смерть является наказанием за познание; прорыв в познании достается ценой смерти. Но это «смертное познание» так никогда и не достигает смысла «божественной истины». Правда здесь не в том, что познание смертного не достигает «божественной истины», а в том, что познание соприкасается со смертью. Суть познания в том, что мы познаем, чтобы достичь некоего предела. Поскольку «последний предел» недостижим, необходимо нечто, что может разомкнуть дурную бесконечность познания. Этим «нечто» и является смерть. Только она – не наказание, а принцип, с помощью которого процесс познания возможен и возможен его безостановочный характер. Прекращая все, парадоксальным образом именно смерть и размыкает все; она размыкает «последние вещи», делая их еще более последними, отодвигая их в бесконечную мглу непостижимости.

Принято считать, что человек обыденный, который не занимается профессиональной мыслительной деятельностью, практически никогда, за редчайшим исключением, не задумывается над смыслом своего существования, что он живет рутинно, как «все», плывет по течению, и ему совершенно чужд вопрошающий стиль мышления. Но это не так. Человек, в том числе и самый обыденный, только и делает, что думает о высшем и предельном; вряд ли возможно сосчитать, сколько раз на день он всерьез задумывается о смерти, смысле, счастье, Боге, судьбе и прочем, что принято относить к ведомству «духовной культуры». Разница в том, что просто человек ежеминутные «взрывы сознания» научился «гасить» и не делать сутью своей профессиональной и повседневной жизни, в то время как люди иной организации полагают эти вопросы основанием и жизни, и творчества. Все наиболее значимые творения в области философии, религии, искусства основываются на реконструкции взглядов простого человека, человека как такового. Поэтому выражение «обыденное мышление» – снобистское клише «культурной элиты», для которой «люди обыденного мышления» и есть единственная референтная группа их творчества. Обыденное мышление, таким образом, работает в качестве подсобного материала, из которого произрастают все духовные плоды культуры.