Фридрих Фёрстер - Образ жизни, который мы выбираем

И разве это не элементарное требование рыцарства – вычеркнуть из нашей жизни привычки, неумолимо толкающие слабого в пропасть? Сколько несчастий и разрухи в семьях, сколько запущенности и беспризорщины от безголового почитания Бахуса ради «приятного» общения! И сколько благодати уже создали те мужчины и женщины, которые, несмотря на все насмешки и издевки, ставят на семейный стол только безалкогольные напитки! И все это никоим образом не должно нас касаться? Истинно: серьезное сознание своей ответственности вообще постоянно будет, как Страшный Суд, освещать нашу жизнь. И в этом свете мы увидим, что многое, что нам казалось безобидным, на самом деле ведет нас и других к погибели. Наши самые безобидные привычки вдруг раскрываются во всех своих чудовищных последствиях, и то, что нас вроде бы не касалось, вдруг становится насущной проблемой. И окольными путями мы неожиданно узнаем, что спасли самих себя, принеся жертву – позаботившись о самых дальних из наших ближних!

Все изложенные и обоснованные ранее предложения по самовоспитанию сильно противоречат господствующему духу времени. Многие исповедуют принцип: «Жить – значит наслаждаться!» А вся строгость по отношению к природным инстинктам, все осознание пагубности страстей считаются чем-то, что враждебно жизни и отрицает ее. Так называемая «жизнеутверждающая позиция» ставится на место прежних идеалов. Но всякими неясными и многозначительными словами приверженцы всех этих новомодных взглядов выдают себя: им просто нужно напустить туману, чтобы скрыть истинный смысл их протеста. Что это вообще такое – «жизнеутверждающая позиция», то есть «позиция, утверждающая жизнь»? В жизни есть болезнь и здоровье, сила и слабость, трусость и смелость… Так что же все-таки утверждать в жизни, чему говорить «да»? Всему вместе и без разбора? Право же, в смелом отрицании зачастую проявляется больше жизненной энергии, чем в безудержном утверждении, и нередко человек лишь потому вступает в «жизнеутверждающий» хор, что слишком вял, чтобы отказать себе в самом незначительном желании.

«Развитие всегда связано с репрессией», – сказал один английский педагог, замечая, что мы не можем развить одной стороны нашего характера, не сдерживая в росте другую. Поэтому даже Гёте солидарен со старым добрым девизом: «Умри, чтобы родиться заново!» Человек природный должен пройти сквозь тяжкое воздержание, чтобы освободилась его высшая жизнь. Кто ратует за то, чтобы «вычерпать жизнь до дна», должен открыто сказать, какую именно жизнь предлагается вычерпать до дна? Жизнь духа или жизнь инстинктов? Причуд, настроений или характера? Жизнь в эгоизме или в любви? И если мы хотим, чтобы наша высшая природа вычерпала жизнь до дна, то низшей природе придется учиться воздержанию и послушанию. Если же мы даем добро низкому, ничем его не связывая, то высшему остается только захиреть.

Это не означает, что нужно растоптать все естественное в человеке. Просто нельзя давать природе следовать своим инстинктам, а нужно с помощью жестких упражнений в воздержании подчинять ее высшим проявлениям воли. Такое послушание означает для нее не смерть, но жизнь. Лишь став слугой возвышенной жизни, она сама начнет по-настоящему жить. Разве кто-то скажет садовнику, обрезающему разросшиеся «волчки» – бесплодные побеги розового куста, чтобы он не губил розовый куст? Каждый знает, что жизненная сила повышается концентрацией, а не распылением усилий, и что розовый куст никогда не расцветет прекрасными цветами, если вся его сила уйдет в пышную зелень. Только скопив силы благодаря «воздержанности», растение расцветает пышным цветом. Так и человеческая личность развивается только благодаря нашему активному вмешательству в жизнь инстинктов – лишь тогда огромные жизненные силы человека поднимаются и собираются для высоких достижений, то есть они не запутываются в «волчках», не растрачивают себя в темной жизни примитивных инстинктов.

Есть еще одна причина, по которой принцип «вычерпать жизнь до дна» ведет к прямой противоположности того, чего от него ожидают. Кто безудержно поддается своим капризам и инстинктам, тот вообще теряет благородную способность сопротивляться всем внешним раздражителям и впечатлениям. Внешний мир шаг за шагом завладевает им, подавляя его личную жизнь. И тот, кто ради активизации своей жизни совершенно пренебрегает преодолением самого себя, очень быстро осознает, что подлинная свобода, как вообще все великое, завоевывается только героической борьбой, что символ восходящей жизни – не наслаждение и удовольствие, а жертва.

Еврипид как-то произнес таинственные слова: «Кто знает, не есть ли наша жизнь, скорее, смерть, а наша смерть – жизнь?»

Утро. Мужчина в небрежно повязанном галстуке уже готов пулей вылететь из квартиры.

– Хотя бы галстук завяжи! – говорит ему жена. – Нельзя же так себя запускать!

– Оставь меня! – раздраженно отвечает муж. – Мне некогда!

Позже, когда он возвращается, супруга продолжает начатый утром разговор:

– Нехорошо, просто вредно так относиться к себе. Ведь так ты скоро забудешь, как пахнут фиалки!

– У меня есть заботы поважнее, чем нюхать фиалки, – отвечает муж.

– Ты ошибаешься: кто забывает, как пахнут фиалки, однажды плохо кончит.

Чувствовать и помнить, как пахнут фиалки, – это, может быть, самое главное чувство в человеке, а без него сразу наступает равнодушие и тупоумие.

Муж задумчиво смотрит на жену, с трудом вспоминая, как пахнут фиалки. Вспоминает и, похоже, понимает ее… Кроме небрежно повязанного галстука в нашей напряженной, четко организованной трудовой жизни есть уйма запущенных вещей, намного более важных, имеющих гораздо более далеко идущие последствия, чем мы предполагаем. И это касается как нашего внутреннего мира, так и нашего окружения. Мы, современные, замотанные люди, перестали отчитываться перед самими собой и Богом, мы ни минутки не можем побыть с собой наедине. Как бы ни была коротка пауза, мы беремся за газету, где расписываются чужие грехи, и читаем вести со всего мира о симптомах всеобщего одичания, в которое мы, не подозревая этого, ежедневно и ежечасно вносим свой личный вклад.

В трамвае напротив нас священник читает молитвенник. Что за чудесная привычка – не позволять бурным событиям дня захлестывать всю душу без остатка, а – пусть только лишь на пять минут – вспомнить о вечном и соизмерить с ним то, как проходит твой собственный день! Что мы для нас самих, что мы для других? Что исходит от нас, что входит в нас, думаем ли мы о вечности? Какое состояние духа и разума стоит за нашим молчанием и нашими речами, за нашим смехом и нашей нервозностью? Как обстоит дело с различными видами собственного рабства – мы все еще в путах социального кокетства, удовлетворенного тщеславия, мы все еще слышим лишь десятую часть того, что другие говорят нам о своей жизни, сообщают о своих победах и неудачах? Мы всегда отдаем каждому свое, или всегда только нам наше? А явные и тайные занятия только самим собой – это по-прежнему главное дело нашей жизни? Зачем вообще мы живем и работаем? Есть ли у нас время на то, чтобы покаяться, попросить прощения, загладить вину? Ощущаем ли мы, как русский человек у Достоевского, вновь и вновь с глубочайшим стыдом присутствие Бога в жизни и потребность хотя бы пред Ним перестать лгать и предстать пред вечным светом такими, каковы мы есть?