Жан Валь - Несчастное сознание в философии Гегеля

Философия должна уступить свое место как разделению, так и тождеству, сделать из них метафизические, абсолютные реальности, но вместе с тем и учитывать, что они являются родственными друг Другу.

В своем сочинении о Судьбе христианства Гегель говорил, обращаясь, между прочим, к некоторым мыслям Фихте, что всякая рефлексия предполагает какую‑то вещь, которая не подчинена рефлексии. Отсюда в то же самое время, что и утверждение À,oyoç, то есть возможности разделения, разделения, которое доходит до бесконечности, утверждение и того, в чем нет никакого разделения; Бог и Слово разделяются и соединяются. Многообразие реального — это бесконечно осуществляемое разделение; и именно в этом смысле, согласно Гегелю, сказано, что все создано Сыном. Он обнаруживает здесь мысль Лессинга о Христе, разделенном Боге: божественность является материей, а Слово — формой, говорит Гегель, вдохновленный, возможно, учениями, приписываемыми Давиду Динанскому. Но здесь форма и материя едины. Мир не является эманацией божественного, но, скорее, эманацией того, что в божественном разделяется; он начинается с того, что уходит в бесконечность. Он в то же время является тем, что разделяется, и тем, что разделяет. Благодаря этому он является жизнью в то же самое время, когда является смертью. То, что индивидуально, то, что ограничено, является ветвью дерева бесконечной жизни.

Каждая часть представляет собой целое, жизнь, и в то же время эта жизнь рефлексирует себя, разделяется на субъект и объект, на жизнь и на истину. Итак, являться и рефлексировать, разделяться — это одно и то же. Противоположности проявляются; жизнь и свет кажутся независимыми друг от друга. Феноменология , в сущности, представляет собой теорию разделения в той мере, в какой оно уничтожает само себя, чтобы прийти к разуму. И в ранних работах Гегель набрасывает план Феноменологии . «Каждая из форм разума определяется противоположной формой».

Само начало философии, коренящееся в чувстве разрыва, заставляет нас предположить тот фундаментальный раскол, который проецирует за пределы абсолюта его видимость, и дает нам в то же время разгадку тайны философии, заключающейся в понятии единства.

Совершенно не соглашаясь с противоположностями, которые Фихте возводит между вещами и нами, противоположностями, которые являются лишь фиксацией рассудком процесса его противопоставления разуму, так как рассудок, в сущности, и является полаганием противоположностей, Гегель в одном отрывке, очень похожем на рассуждения Гельдерлина, заявляет, что «неизбежный разрыв — это движущая сила жизни, которая создает себя, вечно себя себе противополагая, и целостность в самой высокой жизненной силе возможна лишь посредством ее восстановления за пределами самой высшей степени разделения». Кроме того, он допускает, что разум — это сила, полагающая противоположные целостности субъективного и объективного, но не объявляет себя сторонником теории Фихте, так как в то же самое время видит в разуме силу, отрицающую разделение.

Он возвращается к этой идее, когда говорит о вере, где он видит разум и как силу разделения и как силу отрицания разделения, сохраняющую, однако, в себе саму форму разделения. Отсюда до утверждения, что абсолют, тождественный разуму, является источником разделения, остается лишь один шаг, не более того. «Разделение на субъективное и объективное — это произведение абсолюта».

Такое разделение [139]является принципом греха, так как грех заключается в том, чтобы разделять, судить, но оно в то же время является и принципом раздробленности.

И наконец, если верно, что существует движение Бога, вечное производящего вечное Слово, то нельзя ли, даже если Гегель этого и не делал, говорить о несчастном сознании Бога, используя тем самым язык, который напоминал бы некоторые термины Беме? В любом случае в Философии истории Гегель пишет, говоря о религии Адониса, что божественное должно быть понято как дух, то есть оно должно быть конкретным и должно иметь в самом себе момент негативности, который изображается здесь как смерть и культ страдания. «На празднике смерти Адониса и его воскресения, — говорит он, — конкретное и достигает сознания». «В Боге негативное, противоречие становится созерцанием». В то же самое время, когда человеческое сознание противоречит себе в своем несчастье, оно видит, как божественное сознание противоречит и самому себе, и самому несчастью.

От идеи несчастного сознания мы можем подняться к идее негативности, если мы стремимся переместить человеческую психологию в логику, но если мы перемещаем Логику в язык Феноменологии , то есть в язык истории человечества, то есть в язык истории Бога, мы сможем также сказать, что негативность — это несчастное сознание Бога, так как «чистая негативность» Бога существует, и она не может быть чем‑то иным, нежели несчастным сознанием. Это абсолютное беспокойство, неравенство абсолютного духа, творца изменений. [140]

Иными словами, в тех спекуляциях, которые были зародышем гегелевской системы, мы обнаруживаем гнозис и теории Беме, a Grimmigkeit, о котором Беме говорит, мука вещей является источником их существования, их качества (Qual, Quelle, Qualität). И философия Гегеля гораздо ближе, чем считалось вначале, к поздней философии Шеллинга.

Прежде чем заняться теорией понятия, разум Гегеля был поглощен этими древними спекуляциями. Розенкранц отмечает, что в 1806 году, в его лекционном курсе о Реальной философии Гегель называет еще чистую идею ночью божественной тайны, из темноты которой выходят природа и дух. Идеи Шеллинга и Беме легко соединяются друг с другом.

В философской и лирической вариации 1802 года Гегель показывает, что идея негативности весьма близка идее Божьего гнева, заставляющего конечные создания появляться и исчезать. Он показывает нам Бога, этот бесконечный центр, раздраженный расширением рожденной им природы и истребляющий ее. Он говорит нам о божественном гневе, заставлящем постоянно трепетать ту бесконечность, где нет ничего явного, одно лишь бесформенное кипение, выплескивающееся через края, бесконечное страдание и жгучий огонь этого страдания, необходимого для того, чтобы разум себя осознал. И в Истории философии он будет настаивать на аналогии между его идеей негативности и теориями Беме, хотя он и осуждает довольно строго недостаток рефлексии в его философии и ее варварский характер. Необходимо будет, говорит он, начиная с 1802 года, подвергнуть его концепции обработке, благодаря которой все увидели бы, как разум от них освобождается. Необходимо будет превратить в познание тот процесс, посредством которого творение отделяется от Бога; необходимо будет понять, что сам этот процесс и есть познание, сам разум, разделившийся посредством рефлексии, а затем уничтожаемый ею, понять, чтобы сделать его страдание принципом религии и вернуться в конце концов к духу.