Анжела Мальцева - Введение в философию желания

В Приложении к «Метафизике половой любви» Шопенгауэр дает оригинальное прочтение факта существования гомосексуального желания. И здесь «последним основанием оказываются цели рода», «хотя в данном случае они имеют чисто отрицательный характер и составляют лишь профилактические мероприятия природы», которая специально «извращает половой инстинкт» гомосексуалистов для того, чтобы «предотвратить наиболее гибельные последствия его», т. е. не дать дефективным людям возможность внести ошибку в родовую норму.

При такой картине совершенно непонятно, откуда с обязательностью берется страдание, на котором так настаивает Шопенгауэр, делая страдание чуть ли не основной характеристикой жизни. Все, о чем говорилось до этого, вселяет оптимизм. Если моя сущность – родовая, то какой еще сущностью я так страдаю оттого, что умру? Ведь дети мои мою сущность понесут далее, т. е. я бессмертен/бессмертна. Или я страдаю оттого, что мне нельзя уклониться от воли и ее предписаний? Но ведь мне дано удовольствие от исполнения своей же сущности. Странно то, что из самой системы не следует с необходимостью пессимистический вывод. Как мы узнаем, что любим не по своей воле? Если Воля к жизни составляет нашу сущность , то почему бы ей не обмануть нас «получше», чтобы мы не знали, что нас обманывают? Или, если мы видим обман, то эта воля не слепая, а злая и «зрячая». Или, если мы видим обман, то эта воля есть наша вторая сущность, и человек в результате понимается как не целостность с самого начала.

Таким образом, мы находим ошибку. Разводя желание и сознание/разум в предпосылках своего рассуждения, философ невольно признает наличие связи между желанием и личностью, между желанием и разумом в своих выводах. Не будь этой связи, человек бы не страдал. Индивид страдает после исполнения желания, поскольку личность его требует удовлетворения желания. Он страдает потому, что ожидает от объекта желания того, что может ему дать только совпадение объекта и предмета желания.

Шопенгауэр настроен пессимистически. Его Воля к жизни не может обрести себе лучшего состояния, нежели имеет. Поэтому для нее неизбежны «беспрерывные страдания и смерть индивидуумов». Освобождать ее от страданий предоставлено «отрицанию воли к жизни, посредством которого индивидуальная воля отрешается от ствола рода и прекращает в нем свое собственное бытие» (с. 405). Но ведь Шопенгауэр сам же доказывал, что свобода заключена в esse, потому человек никогда не захочет отпасть от рода, у него нет индивидуальной воли, как нет ее у воды или ветра. «Личности» у Шопенгауэра нет ни внизу, на земле, ни наверху, на небе. Передав желание «роду», философ лишил человека радости, а разум – созидательной активности.

Прочтение желания как необходимости, нахождение в нашем индивидуальном желании чужой воли всякий раз составляет угрозу для «личности». Концептуализация желания как несвободы создает трудности для концепта личности. Желание есть неповторимое личностное отношение , и поэтому оно не может быть передано Другому. Нельзя пожелать за Другого. Нельзя пожелать того же, что и Другой. Желание есть неповторимое отношение, где неповторимость складывается или создается уникальностью встречи двух личностей.

Бергсон нигде в своих работах не говорит о желании непосредственно, но вводимые им понятия жизненного порыва и творчества близки по смыслу рассматриваемым в тексте понятиям потребности и желания.

Причиной развития жизни Бергсон считает жизненный порыв. При этом причину он понимает не как толчок , в котором количество и качество действия изменяются вместе с количеством и качеством причины, не как разряд , при котором ни качество, ни количество действия не меняются с качеством и количеством причины, и действие остается неизменным (искра – взрыв пороха), но как развертывание (аналогия – ослабление пружины, заставляющее вращаться фонограф), при котором количество действия зависит от количества причины, но причина не влияет на качество действия (с. 130). Именно жизненный порыв – глубинная причина всех эволюционных изменений.

Жизнь и движущий ее развитие жизненный порыв представляют собой непрерывное творчество. Бергсон пишет: «Жизнь – это прежде всего тенденция действовать на неорганизованную материю. Направление этого действия, конечно, не предопределено: отсюда непредвидимое разнообразие форм, которые жизнь, развиваясь, сеет на своем пути. Но действие это, будучи всегда в той или иной степени случайным, содержит хотя бы зародыш свободы выбора. Выбор же предполагает предвосхищение нескольких возможных действий. Нужно, следовательно, чтобы возможности действия вырисовывались перед живым существом до самого действия» (с. 142). Достаточно ли одного лишь воображения, чтобы возникла ситуация свободы? Из того, что Бергсон говорит о практичности и обязательной тесной связанности познания с деятельностью можно заключить, что только желание – как основанное на воображении предвосхищение действия и как понимающее восприятие – создает искомую свободу выбора.

На всем протяжении «Творческой эволюции» Бергсон неоднократно говорит о присущем жизненному порыву противоречии [71]. Например, из первой главы «Об эволюции жизни. – Механицизм и целесообразность» мы узнаем о том, что стремление к индивидуализации присуще всему организованному миру, но оно повсюду же сталкивается со стремлением к воспроизведению. Поэтому индивидуальность никогда не бывает завершенной.

Бергсон настаивает на том, что нет универсального биологического закона, который мог бы без изменений, автоматически прилагаться ко всякому живому существу. Есть только направления , которые жизнь придает видам вообще. Каждый отдельный вид самим актом своей организации утверждает свою независимость, следует своему желанию, своему, как Бергсон говорит, капризу , более или менее уклоняется в сторону, иногда даже возвращается назад и как бы «поворачивается спиной» к первоначальному направлению (с. 21).

Жизнь характеризуется им как непрерывное и непрекращающееся творчество. В этом смысле Бергсон ставит под сомнение правильность механистических и телеологических объяснений происхождения и развития жизни. Суть механистических объяснений состоит в утверждении, что будущее и прошедшее исчисляемы как функция настоящего и что, следовательно, все дано. Но Бергсон отрицает и радикальный телеологизм, по которому вещи и существа лишь реализуют начертанную однажды программу. Механицизм и телеологизм не позволяют «схватить» время. А ведь именно желанием создается время. В желании и любви как никогда ощущается его течение. Замечаемое до этого лишь при помощи часов, в желании и любви время «актуализируется». Происходит это потому, что желание всегда есть творчество. Этим оно отличается от каприза. Ведь поступать, повинуясь капризу, – значит механически колебаться между двумя или несколькими готовыми решениями и все же остановиться, в конце концов, на одном из них.