Авторов Коллектив - История этических учений

842

устраняющих зло: если не будет убийства, то, значит, никто не будет отнимать жизнь; если не будет воровства, никто не будет отнимать средства к жизни и т.д. Следовательно, и отрицательным путем можно прийти к определению, что добро есть жизнь. Но если в отрицательном смысле добро скорее есть “не отнятие” жизни, то в положительном - оно есть сохранение и возвращение жизни. Так Федоров приходит к окончательной формуле своего учения, выраженного в этических категориях: “Добро есть сохранение жизни живущим и возвращение ее теряющим и потерявшим. Добро состоит в воскресении умерших и бессмертии живущих”. Критерий “положительного” добра, с которым во многом оказались созвучны идеи “сверхдобра” Бердяева, “еще не бывшего добра” Шестова и “всеединого добра” Карсавина, заключается во всеединстве “воскрешенной жизни”, искореняющей зло смерти как причину различения добра и зла.

Экзистенциальная этика веры Л. Шестова. Религиозно-этическое учение Л. Шестова (1866-1938) получило свои очертания уже в одном из первых сочинений - “Добро в учении гр. Толстого и Ф. Ницше (Философия и проповедь)” (1900), в котором определился экзистенциальный характер его философских и религиозно-нравственных исканий. По словам С.Н. Булгакова, “мыслительные установки Шестова сформировались уже в ранних его сочинениях и представляют собой ряд попыток выразить по-новому одну основную тему - апофеоз философской “беспочвенности”, что означает не что иное, как философия веры”. Критика этического разума, предпринятая Шестовым, и является опытом обоснования морали на почве “философской беспочвенности” или философии веры.

Знаменательным можно считать тот факт, что B.C. Соловьев, познакомившись с рукописью книги Шестова, советовал автору не спешить с публикацией своего сочинения, понимая всю серьезность выразившейся в нем этической контртрадиции. Тем не менее, именно при содействии Соловьева книга Шестова была напечатана в 1900 г. в типографии М.М. Стасюлевича. Неизвестен конкретный отклик Толстого на написанное о нем произведение, тем более в контексте сравнения его “проповеди” с “философией” Ницше. Судя по дневниковым записям Толстого и воспоминаниям его секретаря - В.Ф. Булгакова, сам Толстой не читал эту книгу (хотя она и хранится в яснополянской библиотеке). Однако известно, что после личной беседы с Шестовым, Толстой отозвался о нем как о “литераторе и никак не философе” (Дневники, 2 марта 1910 г.). Эту оценку и можно считать своего рода откликом Толстого на книгу Шестова, который

843

как раз пытался доказать, что Толстой был философом в своих литературных трудах. (“Война и мир” - истинно философское произведение, а Толстой - философ в лучшем и благороднейшем смысле этого слова, ибо он изображает жизнь со всех наиболее загадочных и таинственных сторон ее”). Собственная же философия Толстого, пытаясь, по словам Шестова, поверить гармонию жизни “алгеброй добра”, обнаруживает одномерность и бессилие проповеди. Здесь Шестов подходит к одной из главных тем своего философствования, ставшей центральной в его зрелых трудах, например в статье “Что такое истина? (Об этике и онтологии)” (1927): теме “подмены” жизни добром, онтологии - этикой. В первую очередь он пытается вскрыть истинные мотивы постановки самой проблемы “смысла добра”, “оправдания добра”, “служения добру”. Толстовский опыт эволюции от философии жизни к проповеди добра означает превращение философской проблемы в “личный вопрос”, “уложение добра на прокрустово ложе собственной жизни”. Однако главная причина “подмены” кроется в другом: в субъективном страхе и бессилии человеческого разума перед загадкой жизни, перед законом необходимости. То, что разум считает себе подвластным, он называет “добром”; вся же неподвластная разуму стихия жизни отвергается им как “зло”. Так возникает феномен “этической рационализации бытия”. По Шестову, “этическое родилось вместе с разумом”; понятия “разум” и “этика” синонимичны. Не удивительно, что для Шестова все философы в действительности являются этиками; Толстой представляет собой всего лишь крайний и явный случай. Исключение составляют только Плотин, Ницше, Достоевский, Кьеркегор и Гуссерль.

Шестов подчеркивает, что сам феномен “этической рационализации”, влекущий за собой подмену жизни добром, возможен только в условиях утраты подлинной самоочевидной веры, когда предметом веры становится всего лишь добро, когда Бог понимается как добро, а добро как Бог. Именно в этой этизации религиозного сознания Шестов усматривает сущностное сходство позиций Толстого и Ницше. Толстовское изречение “Бог есть добро” и слова Ницше “Бог мертв”, согласно Шестову, “выражения однозначащие”. Однако Ницше не остановился на “толстовском добре”. Его поворот от добра к жизни, от этики к онтологии Шестов определяет как “восстание совести против добра”. Совесть, как внутренний голос жизни и преддверие веры, возвращает человеку целостное восприятие жизни, выразившееся у Ницше в amor fati (любви к року). Это позволило Ницше признать, что “зло нужно так же, как и добро, что и то

844

и другое является необходимым условием человеческого существования и развития и что солнце может равно всходить и над добрыми, и над злыми”. Тем не менее Ницше, по мнению Шестова, не удержался на этой ступени. От проповеди добра через философию жизни он переходит не к этике веры, а к новой проповеди морали “сверхчеловека”. Путь веры оказался для него закрытым, и Ницше вновь впал в “соблазн” этического рационализма.

Книга Шестова заканчивается программными словами: “Нужно искать того, что выше сострадания, выше добра. Нужно искать Бога”. Шестов вовсе не отрекается от этики, но ставит перед собой задачу оправдать этику в рамках философии веры, создать этику, в основе которой лежала бы не свобода выбора между добром и злом, а “свобода к добру”, определяющая конечное торжество и победу добра над жизнью. Шестовская “этика веры” призвана непостижимым божественным участием упразднить “бывшее зло” (“страдания Иова”, “смерть Сократа”, “предательство Иуды” и т.п.), превратив его сверхрациональным, абсурдным образом в еще “не бывшее добро”. В этом смысле этика Шестова может быть окончательно определена как “оправдание только верою еще не бывшего добра”.

Этика права (П. А. Новгородцев, Л.И. Петражицкий, Е.М. Трубецкой). Философия права начала века существенно углубила и конкретизировала проблему соотношения права и нравственности, придав ей метафизическую основательность, социальную и психологическую конкретность. Теоретический потенциал исследования нравственности, столь характерный для этико-правовых учений второй половины XIX в., был дополнен высоким философским уровнем, а также конкретным социально-психологическим анализом нравственности. Особая заслуга в разработке этики права принадлежит П.И. Новгородцеву (1866-1924), основоположнику отечественной школы естественного права. В своих работах “Право и нравственность” (1899), “Нравственная проблема в философии Канта” (1901), “Мораль и познание” (1902), “Нравственный идеализм в философии права” (1902) и др. Новгородцев развивает идею “самостоятельности этического начала” и “самоочевидной абсолютности” нравственного сознания. Новгородцев переосмысляет естественное право в этическом ключе, определяя его как “совокупность нравственных представлений о праве” и как “идеальное построение будущего и нравственный критерий для оценки, существующий независимо от фактических условий правообразования”. В целом концепция Новгородцева сводится к идее осуществления кантовского нравственного закона в социальной жизни, возможности его сопряжения с исторической