Чарльз Талиаферро - Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней

Давайте рассмотрим два последних примера проявления дружеских чувств, в которых к противоположной точке зрения относятся с уважением. Первый из них – из комментариев атеиста Дж. Дж. К. Смарта по поводу книги Питера Форреста «Бог без сверхъестественного»:

Я считаю, что это важная работа в области философии и философии религии в частности. Исследование Форреста очень насыщено аргументами, новыми концепциями и теоретическими построениями. Даже те атеисты, которых оно не сможет убедить, в конечном счете будут восхищаться им и обогатят свои знания, познакомившись с изобилием новых концепций и аргументов.

…Он не выдвигает аподиктические аргументы. Он, безусловно, не приходит к наивному умозаключению, что совокупность ложных выводов дает в сумме обоснованный аргумент. Форрест предлагает множество теоретических положений, иногда возможности альтернативных вариантов – все они согласуются с современной научной картиной мира, а его аргументы носят правдоподобный, кумулятивный и взаимодополняющий характер… Он оказывается на удивление недогматичным и нефанатичным теистом [1076].

Увы, иногда философские дискуссии на мероприятиях, например, проводимых Американской философской ассоциацией, очень далеки от этого. (К сожалению, некоторые встречи АФА перерастают в горячий и враждебный интеллектуальный поединок) [1077]. Но поскольку благородство Смарта вселяет надежду, я также укажу на вывод, сделанный Майклом Реем в книге, в которой он оспаривает адекватность натурализма: «Натурализм заслуживает внимания, поскольку хотя в конечном счете я его и отвергаю, мне кажется, что на самом деле он является самой жизнеспособной исследовательской программой, помимо супранатурализма, обосновывающего веру внутри соответствующим образом разработанной версии традиционного теизма» [1078]. На мой взгляд, такое почтительное признание заслуг «другой стороны» придает сил и создает условия, в которых можно развивать философские идеи с достоинством, объективностью и энтузиазмом [1079].

Тот факт (если это факт), что между солидными философами могут быть серьезные разногласия по поводу религии, играет важную роль в общественной жизни в Соединенных Штатах. Религиозные нормы используются для обоснования одних правовых институтов и практик и для критики других, охватывая практически все аспекты повседневной жизни. Сегодня в фокус общественного внимания попадают, в первую очередь, сферы религиозно-политического взаимодействия, связанные с абортами (или «репродуктивными правами»), эвтаназией и самоубийством, смертной казнью, браком, сексуальной этикой, генной инженерией, образованием (светским или религиозным образованием, в частности, обучением в области естественных наук и истории, предполагающим религиозную или светскую идеологию), налоговым статусом религиозных организаций, а также использованием религиозных обрядов и символов органами государственной власти. В прошлом религиозные доводы высказывались по вопросам рабства (как за, так и против), роли женщин в обществе, полигамии, употребления алкоголя, работы по воскресеньям, отношения к коренным американцам и участия в дуэлях [1080]. Некоторые из ведущих современных критиков религии, описанных в этой книге (например, Маркс и Вебер) предсказывали разложение религии и, следовательно, сокращение случаев необходимости разрешения религиозно-политических конфликтов [1081]. Безусловно, оставались бы вопросы, в которых светское государство могло бы пойти на уступки религиозным убеждениям (например, освобождение от воинской обязанности религиозных пацифистов – квакеров и меннонитов – или медицинское лечение взрослых последователей учения «Христианская наука»), но Вебер и некоторые современные социологи предвидели приватизацию религии [1082]. И все же это предсказание, по крайней мере в Соединенных Штатах и многих регионах, расположенных за пределами Европы, не оправдалось. Напротив, есть впечатляющие социологические данные, подтверждающие гипотезу о росте и жизнеспособности религии (или религий). Более того, это обусловлено не плохим или недостаточным уровнем образования, определяемым по бесспорным стандартам [1083]. Теория секуляризации потеряла по меньшей мере одного из своих главных пропонентов в XX в. (Питера Бергера) [1084], а встреча «Запада» с исламом дала нам достаточно оснований для того, чтобы принимать всерьез отношения между религией и политикой [1085].

Сейчас в англоязычном мире широко распространена версия так называемого либерализма (иначе: политического либерализма или процедурного либерализма), согласно которому граждане не должны оправдывать политическую или правовую политику исключительно религиозными соображениями. В «Политике оправдания» Стивен Маседо пишет: «Единственный способ обеспечить основы общественной морали, принимая во внимание глубокое и неизменное многообразие, – отложить в сторону не только личные интересы и религиозные убеждения, но также и многие философские и нравственные убеждения, с которыми разумные граждане не согласятся» [1086]. По мнению Маседо, при «публичном оправдании» необходимо апеллировать к разумной общественности. «Применение силы должно сопровождаться доводами, с которыми могли бы согласиться все разумные люди» [1087]. Джон Ролз высказывает аналогичную точку зрения: «Идея публичного разума – это не представление о конкретных политических институтах и методах. Скорее, это представление о типах оснований, на которых граждане должны строить свои политические аргументы, оправдывая политический выбор друг друга, когда они поддерживают законы и политику, касающиеся принудительной власти государства» [1088]. Такое мировоззрение в целом разделяют Роберт Ауди, Чарлз Лармор, Томас Нагель, Эми Гутман и Деннис Томпсон. Эта политическая философия считается базовым принципом уважения личности. Роберт Ауди пишет:

Мне кажется, сама здравая этика подсказывает, что из уважения к другим как к свободным и достойным индивидам мы всегда должны располагать и в достаточной мере руководствоваться надлежащими светскими принципами для обоснования наших позиций по таким вопросам права или государственной политики, в которых наш выбор может существенным образом ограничить свободу человека. Если вы вполне рациональны и я не могу убедить вас в моей точке зрения с помощью аргументов, представленных в общих для нас с вами как разумных существ понятиях, то, даже если моя точка зрения выражает мнение большинства, я не должен принуждать вас ее принимать [1089].

Такая секуляризация политического дискурса обладает рядом преимуществ, и говорить в конце этой книги о ее несовершенстве не входит в мои задачи. Вместо этого я выскажу пять соображений касательно того, почему сторонникам, равно как и противникам секулярного тезиса нужно серьезно относиться к философии религии.