Андраш Форгач - Незакрытых дел – нет

Опись содержимого сумок и коробок семьи Форгач

4 мужских костюма

1 мужское пальто

1 мужской халат

1 мужские спортивные брюки

10 шт. ’’ нижнего белья

5 ’’ пижам

10 ’’ рубашек

3 пары ’’ ботинок

6 пар ’’ носков

3 женских пальто

2 ’’ костюма

7 ’’ платьев

20 шт. ’’ нижнего белья

10 женских кардиганов и пуловеров

5 пар ’’ туфель

5 халатиков

10 б/у капроновых чулок

15 полотенец

20 детских платьев

6 детских полупальто

6 ’’ пальто альпака

6 мишек

20 детских рубашек

40 штук ’’ нижнего белья

12 ’’ ботинок

10 длинных детских брюк

6 коротких ’’

6 юбок

5 передников

8 детских пижам

20 детских носков

5 плечиков для одежды

2 простыни

5 наволочек

7 скатертей

5 юбок

2 словаря

40 учебников и учебных пособий

10 романов для юношества

2 учебника английского

1 правила венгерской орфографии

1 чертежная доска с линейками

1 набор красок

1 большая кукла

1 «Микрокосмос» Бартока (2 тетради)

Бела Балаж: Замок герцога Синяя Борода

1 пишущая машинка «Эрика»

1 кофеварка

1 швейная шкатулка

1 платяная щетка с футляром

1 набор туалетных принадлежностей

1 набор для чистки обуви

1 шерстяное одеяло

1 байковое одеяло

1 покрывало

1 комплект столовых приборов (6 ножей, ложек, маленьких ложечек)

Не содержит драгметаллов!

ВАЛЮТНОЕ УПРАВЛЕНИЕ

ЭКСПОРТ

22 СЕНТ. 1960

Справка выдана

РАЗРЕШЕНИЕ тип 5

Марцел Форгач

Выбыл

26/IX/1960

ВЕНГЕРСКОЕ ТЕЛЕГРАФНОЕ

АГЕНТСТВО

Финансовый отдел

БУДАПЕШТ

Но теперь-то мы знаем, что он не только докладывал как журналист, но и сам был ПАПАИ. Сек. сот. под код. именем ПАПАИ, один из членов т. н. «лондонской резидентуры». Папа – Папаи. Мало того, что он в мгновение ока превратился из Фридмана в Форгача: вышел в коридор товарищем Фридманом, а вернулся товарищем Форгачем. Папаи. Страшно интересно, почему он получил именно эту кличку. Но теперь я этого уже никогда не узнаю. В занимательном исследовании Кристиана Унгвари о лондонской резидентуре и ее развале в одной из сносок всплывает некий ПАПАИ: он выступил с довольно-таки безумным планом, именовавшимся на профессиональном жаргоне «медовой ловушкой», в рамках которого обещал, что наша родственница соблазнит молодого англичанина, профессора истории, – тысяча картечин и одно ядро, так и заорал бы: «Папа, кончай нести чушь!» Эта сноска до сих пор остается единственным свидетельством, что он действительно что-то делал, поскольку все три досье сек. сот. под код. им. ПАПАИ исчезли без следа. Или, по крайней мере, пока нигде не обнаружились. Пишу это как потомственный журналист. Кровь так просто не забьешь, она себя проявит. Куй железо, пока горячо. Не знаю, хочу ли я вообще видеть эти папки. Хотя хочу, конечно. Не говоря уже о том, что я совершенно превратно понял эту невинную сноску – наверное, потому, что хотел понять ее именно так. Просто спроецировал на эту серость и скуку фильм про Джеймса Бонда. Потому что в сноске вообще не было речи ни о какой «медовой ловушке», как бы ни ласкала мне уши экзотичность этого выражения. С тех пор я добрался и до оригиналов донесений – жернова ИАГБ, Исторического архива служб госбезопасности, крутятся медленно, – из которых следует, что некий ст. лейтенант полиции Имре Такач устно расспрашивал папу (Папаи) на квартире «К» (то есть конспиративной), и единственное, что беспокоило старшего лейтенанта, как он и отмечает в разделе «Заключение?», было то, что определенные детали папа (Папаи) раскрывал лишь после долгих понуканий, как человек, который не слишком напрягает память, а на повторно поставленные вопросы давал разные, порой путаные ответы.

Заключение

Уже в сентябре 1962 года «Папаи» устно отчитывался о встрече Ж. А. c Х. Р. С тех пор я много раз просил у него письменный рапорт об этом, но он всегда на каких-то основаниях в этом отказывал. В ходе встречи я заставил его это написать. Ни рапорт, ни устный отчет не полные. В деле Х. Р. «Папаи» можно использовать, хотя на основании родственных связей и проделанной работы следует обдумать, в какой мере его вовлекать.

Ст. лейтенант полиции Имре Такач

Этот ad hoc куратор не мог знать, что в 1963 году, после тотального провала лондонской командировки, папа заглянул в ту самую темную пропасть, в которую позже провалится уже основательно, то есть страдал от полного истощения нервной системы, как тогда выражались; это было второе его истощение, они случались раз в десять лет – ‘53, ‘63, ‘73, – как будто задавая широту и долготу папиного сума сшествия. Вот он сидит на скамейке в саду больницы Корвина на аллее Горького, после целого курса электрошоковой терапии, мне тогда как раз исполнилось одиннадцать, мама привела меня к нему, но папа не стал со мной разговаривать – он вглядывался куда-то перед собой, смотрел, будто не узнавая.

Когда в 2004 году я впервые вошел с улицы в ИАГБ – попробуй запомни это название, – чтобы истребовать свои бумаги и бумаги моих родителей, а также все, что касается моего окружения, мне выдали лишь три-четыре листочка, не имевших никакого значения, совершенно безынтересных, и поперек каждого шла надпись большими зелеными буквами: ИСТОРИЧЕСКИЙ АРХИВ СЛУЖБ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ. Я получил ровно столько, сколько и большинство заявителей, о которых я слышал. Даже сейчас, приходя в читальный зал архива на улице Этвеша и выходя оттуда, я вижу, что каждый день появляются новые заявители, вижу, насколько они уязвимы, вижу, с каким терпением разговаривает с ними сидящий в стеклянной будке администратор – точь-в-точь как медсестра в нервном диспансере. Получив так мало бумаг, они, наверное, успокаиваются. Я не успокоился. Что же мне выдали? Один агент сообщил, чтó я сказал как-то раз на гуманитарном факультете. Полпредложения. Да еще и не дословно процитировано. Глупости. Тогда нам еще не раскрывали имен агентов. Сегодня я знаю, как его зовут. Лица не помню. Понятия не имею, кто он такой. Мне даже лень подойти к полке и открыть конверт, в котором я принес тогда домой эти несколько страничек. Все это было ни пришей ни пристегни. Полное разочарование. И вот задним числом, когда я держу в руках две толстых подшивки, где и мое собственное имя встречается не раз, а не только имена моих родителей, когда я держу их в руках – виртуально, конечно, потому что вообще-то обе они, вербовочное досье и рабочее, находятся на улице Этвеша в крепко запертом шкафу в зале для исследователей, – я, как бы помягче выразиться, поражаюсь, почему мне вручили тогда только это. Грех было в 1990 году и позже не предать гласности все эти бумажки, все до одной, – грех, грех, грех. Непростительный, неискупимый.