Моше Левин - Советский век

Но мы еще не дошли до фазы перестройки. Мы рассматриваем эпоху так называемого застоя, когда обвалились главные опоры системы. Экономика не только «выпустила пар», главный итог этого процесса - убытки.

Так чем же был на самом деле Госплан? Его коллегия (собрание высших чиновников), казалось, согласилась с выводами его же научно-исследовательского института, обнажившего роковую тенденцию в экономике: экстенсивное развитие опережало интенсивное. Но в 1970 г. эта коллегия издала постановление, безмятежное по тону (хотя оно содержало много тревожных слов), в котором сформулирован достаточно страшный диагноз - и прогноз: проект восьмой пятилетки (1966-1970 гг.), содержащий встроенные диспропорции - «все основные показатели уменьшатся, ухудшатся или останутся прежними» [151].

Показатели очень низкой эффективности, на основании которых делались расчеты, вели к двойной диспропорции. С одной стороны, между государственными ресурсами и нуждами национальной экономики; с другой - между денежным доходом населения и выпуском потребительских товаров и услуг (эта ремарка означает, что несколько предыдущих версий плана содержали требуемые пропорции и балансы). Отсюда и страх перед смутным крахом обращения как денег,так и рыночных товаров в ходе девятой пятилетки: следовало предвидеть снижение стимулирующей роли зарплаты при росте производительности труда и других способах управления производством. Это выглядело так, как будто в докладе было заявлено, что восьмая пятилетка запрограммировала ухудшение экономики в ходе последующих. Другими словами, советские экономисты были очень хорошо осведомлены об ухудшающейся тенденции.

«Застой» был отмечен невозможностью извлечения чего-либо из бюрократии и отсутствием наверху воли и идей о том, как остановить гниение. Все попытки уменьшить размеры бюрократии или заставить ее изменить свои привычки выглядели, как многочисленные проигранные сражения. Новые правила игры, появившиеся в постсталинский период, - «заключение сделок» между государственными органами и центральным руководством (Политбюро и Совет министров), позволили бюрократии стать колоссом. Она не только была реальным хозяином государства, но и формировала бюрократические феоды под пристальным взглядом партийного аппарата, который превратился в простого зрителя и постепенно подчинялся неизбежному.

Диагноз был прост и честен: система была нездорова, в то время как бюрократия - в прекрасной форме. Зачем же было нужно реформирование системы, повлекшее реформирование бюрократии? Никто не был в состоянии ей это навязать. Зачем же ей самой понадобилось выполнять такую задачу? Это означало, что «письмена были уже на стене» (вспомним о стенах во дворце Валтасара) - на этот раз на стене кремлевской.

Было необходимо решить проблему роста трудонедостаточности и остановить экономический упадок с помощью увеличения роста производительности труда. Но это означало не меньше, чем революцию. Это не могло произойти без переключения на смешанную экономику, которая была возможна только при определенных политических условиях - но они тоже вели к революции.

Технологические и экономические реформы оказались тесно переплетены с политическими. Партийная машина должна была отторгнуть свою последнюю власть: власть, предотвращающую изменения. Массы, восставшие против государственных институтов, завершили бы процесс, но это го не произошло. Альтернативный путь состоял в реформах изнутри, которые были бы направлены в первую очередь на партию. Только воскрешенная политическая сила могла бы заставить бюрократию перейти на смешанную экономику, оказывая на нее давление сверху и снизу и угрожая ей полномасштабной экспроприацией.

Создание переходной системы позволило бы сохранить минимальный уровень жизни, избежать экономического коллапса и дать возможность реализации индивидуальных и групповых инициатив. Следующей задачей стала бы передача населению политических полномочий. Так как ничего из этого не было сделано, зачем, можно спросить, об этом вообще упоминать? По простой методологической причине - для того чтобы прийти к лучшему пониманию того, что происходило на самом деле.

Политический аспект системы, о котором мы уже много знаем, вновь привлекает здесь наше внимание. Разрушение политических систем при одновременной активизации правящих группировок часто встречается в истории. Каждый отдельный случай представляет собой сочетание общих черт и индивидуальных характеристик. Наблюдатели определяют это как разрушение, если видят, что система застряла в желобе успешного прошлого, но не так, как генералы, которые стремятся использовать ту же стратегию, с помощью которой выиграли последнюю войну. Есть всего один сценарий, периодически возникающий при разных исторических обстоятельствах, и его регулярно наблюдают при крахе режимов. Политики и политические аналитики всегда должны это учитывать, даже если занимаются бурно развивающимися системами.

Советская система была успешна, но в усеченном варианте, когда отвечала на зов истории, мобилизуя богатство страны и население. Непримечательный мыслитель Борис Ельцин однажды сказал, что советская система была не более чем экспериментом, который у всех отнимал время. Это может быть верно для того времени, когда он сам был партийным руководителем в Свердловске и российским президентом в Кремле, но подобные замечания, бесконечно повторяемые без оглядки на исторические реалии, - пустая болтовня.

Я посвятил много страниц тому, чтобы описать падение системы, поскольку это та реальность, которую нужно изучать. Советская система спасла Россию от распада в 1917-1922 гг. Она снова спасла ее, вместе с Европой, от нацистского вторжения, которое растянулось от Бреста до Волги и Кавказа. Давайте вообразим (если осмелимся), что это значит для мира.

К этим достижениям нужно добавить и другие, рассчитанные в критериях XX века, определяющих развитые страны. Советская Россия добилась успеха в области демографии, образования, здравоохранения, урбанизации и роли науки - весомый капитал, который был растрачен тусклыми реформаторами 1990-х годов.

Итак, в какой момент все пошло не так?

Все социальные изменения, которые дали стране возможность «соединиться со своим веком», представляли собой работу, выполненную только наполовину. Другая часть работы - строительство государства - шла в неверном направлении. Когда исторические обстоятельства изменились (частично из-за собственных усилий режима), СССР нашел свое призвание в противостоянии роковой бифуркации и противоречию: социальная сфера взорвалась, а политико-бюрократический мир заморозился. Поворот событий, который я называю «вторым освобождением бюрократии», состоял из фактического поглощения министерскими когортами партийного аппарата. У него было еще одно измерение, о котором мы уже говорили. Советская экономика и все богатство страны формально являлось государственной собственностью; а государственная администрация существовала для того, чтобы служить нации. Но кто был настоящим владельцем всей этой «собственности»?