Моше Левин - Советский век

С другой стороны, стоит напомнить читателю то, чего так и не произошло. Постсталинская Россия так и не получила опыта вездесущего, всеведущего гиперконтроля, предсказанного многими авторами. Будь он таким или допускал бы все, чем характеризуется любой «приличный» тоталитаризм, это продолжилось бы на века. Устрашающие литературные фантасмагории (некоторые из них были написаны, когда к тому были предзнаменования и правил ужас) одновременно возвращали и не возвращали к прошлому. Евгений Замятин, Олдос Хаксли, Джордж Оруэлл предрекали, что монополистическая сила вызовет тотальное порабощение человека, трансформируя его в пронумерованную шестеренку в огромной машине. Но, несмотря на темные страницы, история избежала этой ужасной человеческой ловушки. На самом деле каковы бы ни были политики и идеологии режима, там работали исторические процессы, которые обычно пропускают, когда единственным предметом исследования становится режим или, как вариант, осуждение режима.

Когда я поднимаю тему возвращения исторического бремени России, то имею в виду те светские исторические тенденции, которые, принеся сначала пользу России, привели к зачумлению большей части ее истории. Российский историк Сергей Соловьев описывал процесс российской колонизации как миграцию малых групп людей, которые населяли огромные территории, и считал характерной чертой российской истории «протяженность». Это подразумевало количественное расширение в пространстве, усложненное любым переходом к качественному, то есть интенсивному и новому образу действия. На некоторое время это выглядело так, как если бы советский режим пережил эту болезнь. Но в сумерках советского века, когда практически все важные знаки угасли, Россия снова застряла с синдромом количественного расширения, предвещавшего неизбежное истощение его экономических, социальных, политических ресурсов. Необычным моментом советского развития стала модернизация страны при сохраняющемся экстенсивном развитии; и эксперты Госплана осознавали это с грустью. Нужно отметить,что эта тенденция российской история никуда исчезла.

И снова наблюдения требуют оценки. Парадоксально, но такое экстенсивное количественно ориентированное развитие в рамках сталинской модернизации сделало возможным победу в 1945-м и спасло Россию и Европу. Другими словами, традиционный импульс сверху - от государства - мог сделать многое. Но и у такого героизма были границы, и он был эффективным в переходе от абсолютно сельской цивилизации к урбанистической.

Незаменимый при размышлениях о прошлом России и ее бремени российский историк Василий Ключевский (который умер в 1911 г.) считал, что такая огромная страна слишком неповоротлива для управления, и будет крайне тяжело менять ее исторический курс. Ключевский не был фаталистом: он лишь фиксировал существование «бремени», которое нужно изучать.

Первая ошибка состоит в том, что исследование Советского Союза чаще всего подменяют антикоммунизмом. Вторая является следствием первой и состоит в сталинизации всего советского феномена, словно это был один гигантский ГУЛАГ от начала и до конца. Однако антикоммунизм (равно как и все его ответвления) отнюдь не может быть основой осмысления советской истории

Представления об СССР искажались и все еще искажаются вследствие двух наиболее часто повторяющихся ошибок. Их нужно прояснить, прежде чем обратиться к вопросу, который мы поставили в название этой главы. Первая ошибка состоит в том, что исследование Советского Союза чаще всего подменяется антикоммунизмом. Вторая является следствием первой и состоит в сталинизации всего советского феномена, словно это был один гигантский ГУЛАГ от начала и до конца.

Однако антикоммунизм (равно как и все его ответвления) отнюдь не может быть основой осмысления советской истории, ибо как таковой выступает своеобразным идеологическим маскарадом. Он не только не относится к реалиям «политического животного», но, размахивая флагом демократии, парадоксальным образом использует авторитарный (диктаторский) режим СССР с точки зрения крайне правого консерватизма, что изначально лишено содержания в силу определенной первоначальной заданности, сводящейся к выхолощенному и пустому истолкованию фактов.

В США как маккартизм, так и подрывная политическая роль, разыгрываемая ФБР под руководством Эдгара Гувера, стояли на одной антикоммунистической «тележке». Отвратительные попытки некоторых немецких правых обелить Адольфа Гитлера за счет жесткости Иосифа Сталина представляют собой подобное использование и злоупотребление историей. Защищая права человека, Запад бывает крайне снисходительным к одним режимам и очень суровым к другим (не говоря о собственных нарушениях этих самых прав). Такое поведение не могло помочь в овладении беспристрастной и потому более глубокой исторической истиной и, конечно, не способствовало восприятию советского опыта и связанных с ним важных явлений.

Дэвид Жоравский особенно жестко критиковал те методы, которые используются на Западе для приукрашивания собственного имиджа - этакого антикоммунистического гимна рыночной экономке и защите прав человека, демократии и свободам, что не способствовало пониманию СССР. Он показал, что понятие «тоталитаризм», служившее исторически неадекватным и чисто идеологическим инструментом, покрывало различные темные страницы истории Запада (начиная с ужасных массовых убийств в годы Первой мировой войны), оправдывало все противоречия и слабости западных демократических режимов, а также преступления империалистической политики, которые все еще имели и имеют место быть [152].

Жоравский также подверг критике противоречия и ошибки немецкой социал-демократии: ее хваленое отречение от классового радикализма и трансформацию его, по общему мнению, в так называемые демократические процедуры, что послужило ослаблению немецкой социал-демократии, сделало ее вспомогательной силой, а затем и жертвой ретроградных режимов, с которыми она оказалась не готова сражаться.

Разумный призыв прекратить «наводить тень» на многочисленные ошибки западной цивилизации и ее обширный кризис (усилив темную реальность другой стороны) одновременно стал предложением восстановить достоинство исторического исследования и признать неотвратимую правду. Однако, будучи как бы другой стороной, не отличающейся по своему происхождению от специфических исторических традиций, он явился продуктом кризиса цивилизации, преобладающего на Западе, и его империалистической мировой системы.

Но где же место советской системы в великой книге истории?