Моше Левин - Советский век

Мы знаем, что бюрократию - эффективна она или нет - нельзя назвать удобным инструментом. Сталинизм надеялся решить свои проблемы, мастеря «мастеров», то есть постоянно воспроизводя «верхи» бюрократии. Но тут высшее руководство страны неожиданно для себя оказалось в собственной ловушке: оправдываясь грандиозностью задач, «верхи» бюрократии сосредоточили в своих руках громадную власть, а их стратегией стало мощное давление на «нижележащие» слои.

Конечно, это имело свою логику. Сам факт, что множество кардинальных решений зависело от способностей и психологической подготовки небольшой правящей группы, и каждый из ее рядов мог столкнуться с необходимостью принимать важное решение, объединяло и консолидировало членов этой группы. Чем больше партийно-государственное руководство страны повышало контроль и укрепляло власть, тем сильнее становилось ощущение, что наиболее важные дела выходят из-под контроля. Читая отчеты, посещая заводы, деревни и города, руководство понимало, что множество людей работают не так, как хотелось бы, по возможности скрывают реальные результаты, не выдерживают навязанного им темпа. Руководители понимали, что тысячи их директив и постановлений, не дойдя до архива, растворяются в не бытии. По этой причине в высших эшелонах воцарилось убеждение, что их власть и влияние менее прочны, чем было на самом деле. Думаю, что многие оказались дезориентированными и, возможно, чувствовали себя беззащитными. Это заставляло отдельных руководителей сомневаться в правильности всей линии.

Подобный феномен можно назвать «социальной паранойей». Этот термин означает ненадежность власти и является одним из основных элементов сталинистской автократии и стратегии ее «самопревознесения».

Перегруженный проблемами и обуреваемый сомнениями, высший эшелон власти становился все более подверженным влиянию одного из его членов, который казался достаточно сильным и решительным перед лицом бюрократического наводнения. Его жесткость и безжалостность казались желанными личными качествами, необходимыми для конструктивного решения текущих задач. Так возник классический момент благоприятного стечения обстоятельств для того, чтобы мастер интриг и тайных манипуляций сосредоточил в своих руках всю власть, в том числе и над судьбой остальных вождей. Можно сказать, что в этот момент автократия достигла своего пика. Судьба страны оказалась в распоряжение личности параноидального склада. На плечи именно этого человека легла тяжесть всех 1930- годов.

Именно поэтому первая часть книги носит название «Режим и его душа».

Коллективное руководство страной, если бы таковое сложилось, могло бы смягчить эффект. Но когда власть оказывается всецело персонифицированной, вспышки иррациональности, включая приступы кровожадности, можно считать предопределенными.

«Системная паранойя» (на политическом уровне) кристаллизовалась в соответствующие тенденции поведения личности (на психическом уровне). Злоба, преступный умысел, зависть, ярость - стали составляющими modus operandi государственной системы.

Но именно сейчас надо подчеркнуть, что система, которую создавал Сталин, упорно сопротивлялась своему творцу, несмотря на то, что именно в образе «творца» он хотел предстать перед гражданами своей страны и за ее пределами. Когда крайняя степень централизации власти была достигнута, двигаться стало некуда; осталось лихорадочно цепляться за эту высшую власть.

Данная ситуация порождала проблемы и побочные эффекты: чем меньше власти ты даешь своим подчиненным, тем больше ее утекает в руки «маленьких Сталиных» местного значения. Чем сильнее монополизируешь информацию, тем больший ее объем оказывается скрытым. Чем жестче контролируешь учреждения, тем меньше управляешь ими. Как мы уже говорили, подобная конфигурация была по определению нестабильной и постоянно подвергала опасности саму себя. Неудивительно, что главной чертой сталинизма стала борьба с ордами разных «врагов».

Мы можем с очевидностью утверждать, что Сталин не вел борьбу с отрицательными проявлениями сверхконцентрации власти - таковая была его сущностью. «Враги» не считались людьми, поскольку личной безопасности диктатора никто никогда не угрожал. Подлинными противниками были объективные ограничения (которые, как мы знаем, Сталин объявил несуществующими для своих сподвижников еще в 1924 г.) : социальные тенденции и перемены, административные трения, изменения в структуре психологической и культурной жизни людей. Позднее мы увидим, как эти ограничения сказывались на его работе.

Установив, что сущностью сталинизма было сосредоточение всей полноты власти в руках Сталина, мы можем перейти к рассмотрению того, каким образом он правил Россией. Не будь он столь одержимым «одиночеством власти», мы, возможно, позаимствовали бы заглавие следующей главы из работы Мерле Файнсода: «Как управлялась Россия?» Но исследование этой проблемы вынуждает нас сформулировать вопрос иначе.

Чувствуя, что уверенно сидит «в седле», Сталин позволил проявиться другой черте своего характера: странной очарованности - на грани притяжения и отталкивания - гением или великим талантом; страстным желанием управлять, использовать, унижать и в конце концов уничтожать - подобно ребенку, который приходит в восхищение от хорошей игрушки, а потом ломает ее

Позвольте начать с простого, но удивительного открытия. Перед нами человек, для которого семья значила чрезвычайно мало, ибо он фактически не испытывал к ней интереса. Человек, чья личная жизнь оказалась чрезвычайно запутанной, хотя вряд ли его это по-настоящему волновало. Именно этот человек избрал способ правления, при котором верховная власть оказалась предельно персонифицированной, а за тем повсеместно отданной на откуп в форме личной власти.

Власть - и ничто иное - была его жизнью. При осуществлении своего проекта он прибег к методу дробления ключевых политических институтов, вследствие чего они утратили свое значение.

Сначала поговорим о том, что происходило в партии. Здесь, на мой взгляд, дело представляется наиболее ясным. При Сталине партия утратила статус автономной организации, которым обладала при большевизме. Можно сказать, что ее фактически ликвидировали, трансформировав в бюрократический аппарат. Относиться к ней стали соответственно - с некоторой долей пренебрежения.

Симптоматично, что в начале 1932 г. отменили партмаксимум (право, по которому член партии, какую бы должность в иерархии он ни занимал, не мог получать больше, чем квалифицированный рабочий), а также некоторые другие «реликты» эгалитаризма прошлого. В ходу появилось новое словцо с пренебрежительным оттенком - уравниловка .