Моше Левин - Советский век

Ощущение державности в ее имперском обличье дало Сталину силу и возможность раз и навсегда покончить с большевизмом, основатели которого выступили против него: Ленин охарактеризовал Сталина как «великорусского держиморду» и потребовал снять с поста генерального секретаря, которому он не соответствовал. И он действительно гордился своей грубостью, резкостью и ставил целью стать подлинным представителем великой нации, не стесняясь выглядеть «держимордой».

Именно в этой ипостаси отождествление с русским национализмом требовало от Сталина резкой смены идеологической ориентации. В этом смысле нет ничего более показательного, чем утверждение нового шовинистического гимна во славу мифической «Великой Руси», оскорбившего нерусские национальности империи и явившегося худшим проявлением великорусского национализма, развязанного во время послевоенной кампании против космополитизма. Для этого было мало просто устранить большевистские кадры.

Речь не шла о первой, второй или второй с половиной фазах построения некого «изма»: это пустые слова. Реальным успехом Сталина стала созданная им сверхдержава, которой он никому не обещал, и аграрный деспотизм, который можно причислить к самым поразительным историческим феноменам XX века. Сталинская система возродила старинные исторические модели (скорее империю Ксеркса, чем Николая I или Александра III); она воплотилась в жизнь путем сокрушительной индустриализации, на которую ни Ксеркс, ни Николай не были способны.

На ум приходит «восточный деспотизм» - термин, предложенный ориенталистом Карлом Виттфогелем. Этими словами определяется бюрократическая система, в которой центральную роль играет каста священнослужителей (эквивалент партии?). Во главе стоит монарх с неограниченной властью, которому приписывается сверхъестественное происхождение. Экономическая и социальная база такой системы - многочисленный сельский пролетариат. Сходство поражает, особенно если учесть, что Сталин присвоил себе деспотические «права», его жестокие страсти диктовали политику, и ему постоянно нужны были враги, которых он «клеймил», перед тем как напустить на них развращенные секретные службы. Но в данном случае термин «восточный деспотизм» неприменим. Старые деспотические режимы крайне медленно изменяли деревенские общества. Относительно сталинской системы гораздо более пригоден термин «аграрный деспотизм».

Действительно, эта система не только вышла из деревенского прошлого, но и осталась укорененной в нем. В эпоху НЭПа крестьянство составляло 80 % населения России; но движущей силой режима была индустриализация, внесшая громадные перемены в общество и возвестившая новую эру.С самого начала брак двух авторитарных систем - старой статичной модели и новой индустриальной - способствовал формированию режима с деспотичным и репрессивным характером, поскольку они перемешивались в управляемой государством экономике, полновластным владельцем которой являлось то же государство.

Подобная амальгама позволила реконструировать институт личной диктатуры. Он основывался на культе верховного вождя, корни тянулись в отдаленное прошлое, но силу и устойчивость ему придавала новая характеристика - индустриализация. Фактически то же самое, хотя и в значительно меньшем масштабе, имело место в эпоху авантюристической модернизации, предпринятой Петром Великим. На этом фоне и в этих обширных рамках существовали и принудительный труд (ГУЛАГ), и бредовые припадки деспотизма (чистки, рабство, массовые депортации), и громадный репрессивный аппарат.

Здесь следует вспомнить, что чистки и показательные суды были подготовлены лично Сталиным и осуществлялись под его контролем (с помощью Вышинского и его подручных). Сценарий и постановка требовали большого мастерства. Но тот, кто в XX веке правит империей на манер кукольного театра, - примитивный властитель.

Созданная Сталиным сверхдержава была, и должна была быть, бюрократической. Таково определяющее качество государства, владеющего всеми ресурсами страны. Это объясняет громадную власть, приобретенную бюрократией, но одновременно ставит вопрос: как мог вождь сосуществовать с могущественным комплексом, выходящим из-под его повиновения? Ответ одновременно иррационален и патетичен: неизбежные массовые репрессии были средством приостановить или по крайней мере задержать его развитие.

Для Сталина чистки стали основным методом работы и оставались таким до конца. Он рассматривал их как наиболее эффективную стратегию. Они были лекарством и приводили к успеху. Располагай Сталин реальными врагами, система, оставаясь диктаторской, была бы иной. В 1953 г. планировались новые чистки, и по-видимому, только смерть Сталина спасла от казни его ближайших помощников - Берию, Молотова, Кагановича, Микояна и других.

По сути дела победа 1945 г. возродила на мировой сцене сталинизм в еще большем масштабе в тот самый момент, когда система и сам Сталин вступили в фазу потрясений и упадка. Фактически он утратил способность эффективно управлять страной. Казалось, он достиг своих целей, но дорога, независимо от состояния его здоровья, вела в одном направлении - назад! Достаточно упомянуть ждановщину, чтобы стало ясно, куда направлялась страна, - и ничего иного предложить Сталин не мог.

Теперь следует обратиться к последнему пункту нашего исследования: почему культ Сталина был столь успешным? Несмотря на темные стороны, культ этого человека, его легенда, аура, личность нашли широкое признание в России и во всем мире; он был вождем без всяких исторических параллелей. И в России этот культ не умер даже после развенчания Сталина Хрущевым и разоблачения его зверств. Реакция на рода в России при известии о смерти Сталина хорошо известна. Море стенаний, горе, отчаяние и ощущение незаменимой утраты перед лицом невероятного - смерти бессмертного.

Существует множество причин такого положения вещей. Если их кратко свести воедино, следует начать со старинного патриархального образа деревенского хозяина , который всегда суров и справедлив - традиция, имевшая в России глубокие корни. Победа над нацистской Германией как ничто иное «узаконила» режим, несмотря на его шаткость. Еще одним фактором явилось умелое создание собственного образа, перед которым не устояли многие проницательные умы.

У нас еще будут основания вернуться к этому образу - вызывающий благоговение основатель могущественной империи - и его патриотической значимости. Надо отметить, что это в значительной степени соответствовало действительности и, следовательно, вызывало отклик. Все было задействовано: отсутствие информации, необъятные просторы страны, окружающая вождя тайна... Любое появление на публике этого человека тщательно обставлялось, он знал, как ободрить, очаровать или внушить ужас.