Александр Неклесса - Новая земля и новое небо

Тут происходит много коллизий и трансформаций. Индустриальная, промышленная экономика шаг за шагом уступает место искусству постиндустриальных системных операций: таких, скажем, как новые мировые деньги, глобальный долг, перераспределение мировых ресурсов и дохода, управление рисками, контролируемая деструкция и т. п. В политической сфере гражданское общество постепенно вытесняется феноменом массового общества, институты представительной демократии и публичной политики замещаются "демократией управляемой", принцип разделения властей размывается, возникают иные весьма влиятельные, хотя и неформальные или "полуформальные" центры власти. В сфере международных отношение вестфальская система их организации и соответствующая геометрия международно-правового поля заменяется иерархией международных регулирующих органов, единой властной вертикалью и другими весомыми новациями.

Новая социальная антропология содержит один странный компонент, знакомый, впрочем, по процессам самоорганизации сетевых организаций (присутствовавший, кстати, и в генезисе христианского мира), — принцип взаимной симпатии. Симпатия — глубинное понятие, слово обозначает не только эмоциональное состояние, данный термин в свое время употребляли алхимики (одни из первых представителей "четвертого сословия") — это метафизически обоснованное гармоничное сочетание, совпадение людей по внутреннему целеполаганию, соучастие в едином — как сказали бы сейчас — проекте. Гармоничное созвучие в хорошо темперированном проектном пространстве естественным образом оформляет, "кристаллизует" гибкие и динамичные организованности, т. е. деятельные конгломераты, оформленные не столько институциональным образом, сколько технологически и идеологически. Гибкие, потому что это не учреждения в привычном понимании (хотя иногда это могут быть и учреждения). И не корпорации в прежнем понимании (хотя это могут быть и корпорации). Это своего рода пластичный "холдинг людей", сумма их формальных и неформальных контрактов, "симпатичных дерзновений", причем деятельность этого организационного роя — что существенно — эффективна еще и потому, поскольку она оперирует современным индустриальным и постиндустриальным инструментарием — техническими, технологическими, финансовыми, организационными и прочими средствами мультиплицированной и форсированной проекции действия.

Вся эта пестрая компания ведет интенсивную борьбу за новую землю, перестраивая мир (прежде всего в финансово-правовом и информационно-культурном отношениях), причем далеко не всегда ее деятельность носит публичный характер. Если прежние структуры, стремясь утвердиться в социальной реальности, громко заявляли о себе и претендовали на определенную в ней нишу, то новая социальная протоплазма тяготеет, скорее, к анонимности, предпочитая действовать поверх существующих социоконструкций.

С позиций прежней оргструктуры тут возникает интересный эффект, основанной как раз на предрасположенности новых организованностей к неформальным схем деятельности и их тяге к анонимности. Их присутствие подчас просто не улавливается имеющимся в наличие социологическим и политологическим инструментарием, не "прочитываются" им, пока не наступает момент прямой коммуникации или конфронтации. Амбициозные корпорации проявляются преимущественно в действии, а не в социальных текстах и ярлыках. Поэтому ряд процессов современного мира приобретает анонимный характер, что косвенно указывает на дефектность привычной социальной картографии, неполноту ее семантики, в том числе сложившегося в прошлом веке категориального аппарата и теоретических схем политологии.

— Насколько адекватно представлена новая постиндустриальная реальность в России? Как и кем она представлена?

— История России в XX веке производит на меня двоякое впечатление. С одной стороны, прошлое столетие начиналось как перманентный модернизационный и, что, пожалуй, даже более важно, инновационный порыв.

Если мы вспомним культуру Серебряного века, разнообразные проявления российского социального, индустриального, инженерного дерзновения того времени… Расширяя же фокус, увидим, что могучие импульсы и энергии социального творчества охватывали в те годы планету в самых разнообразных и далеко не всегда симпатичных проявлениях. При этом интеллектуальным сообществом того времени Россия рассматривалась едва ли не как "центр циклона", как гигантская строительная площадка, деятельность на которой выходила за рамки сугубо модернизационного проекта. Знаете, в начале восьмидесятых в Голливуде был снят фильм "Красные" ("Reds") о Джоне Риде, о левой культуре начала прошлого века, фильм, передающий атмосферу ожидания крупномасштабной социальной реформации, предвкушения глобальной революции, воплощения, строительства в тех или иных формах Нового мира, идущего на смену обществу, в котором господствовало "третье сословие". И Россия, повторю, воспринималась как ведущий инноватор воплощения данного трансформационного проекта.

Однако процесс социального творчества в России-СССР был достаточно быстро окорочен. Строительство нового общества приобретало все более грубые, механистичные, я бы даже сказал архаистичные формы, воплощая своего рода карикатуру на идеалы Просвещения. В стране целенаправленно — по крайней мере, до определенного момента — создавался идеальный инструмент социального действия, "механизм", "машина", последовательно уничтожавшая любую значимую субъектность (вплоть до субъектности "правящей партии"), гиперболизируя, таким образом, голую и потому бессмысленную функцию. Социогуманитарная, личностная, персоналистичная, а, следовательно, творческая компонента, интенция инновационного, интеллектуального поиска была кастрирована, и теперь уже полностью прочитанная история России XX века оставляет грустное впечатление. Страна после краткого периода перестроечной и постперестроечной эйфории перешла в стадию цивилизационного упадка.

Особенно я бы выделил один исторический эпизод, редко упоминаемый в этой связи, — семидесятые годы прошлого века. На рубеже 1960-70 годов в мире произошел социальный взрыв — то, что на поверхности выглядело как "майская революция" в Париже, как контркультурные и антивоенные движения в США и т. п. Все эти события, однако, имели гораздо более основательный фундамент, чем это казалось непросвещенному наблюдателю, связанный с экспликацией новых форм социальной, политической и экономической деятельности, знаменуя утверждение на игровой площадке мира новой влиятельной страты, упомянутого ранее "четвертого сословия". Иначе говоря, тех людей, которые чувствовали себя "в своей тарелки" среди реалий возводимого на планете постиндустриального мира, имея прямое и косвенное отношение к средствам массовой и элитарной информации, к финансам и правовой деятельности, к идеологии и шоу-бизнесу, к политтехнологиям и т. п. Постепенно эти ручьи начали сливаться в полноводное русло, образуя безбрежный виртуальный океан, деятельную протоплазму, в движениях которой ощущалась пульсация какого-то могучего организма.