Александр Неклесса - Новая земля и новое небо

Христианский мир первого тысячелетия создал на Западе и Востоке Европы два революционных ареала, таивших возможность цивилизационно-культурного прочтения нелинейных кодов бытия. В западноевропейской среде это была культура Прованса, культура "миннэ", растворившаяся и деградировавшая затем в манихейской механистичности альбигойского гностицизма. На Востоке — таковыми были искры исихастской культуры Византии, которая активно развивалась с XI, но так и не успела породить собственную культурно-цивилизационную оболочку. В XV веке Византия прекратила существование. Россия многое унаследовала от Византии, но боюсь, основной дар Второго Рима был утрачен: в реальной истории России эта линия (представленная Нилом Сорским и культурой нестяжательства) была прервана, от чего также проистекло много следствий…

В развитии цивилизации прочерчивается сейчас контур критической ситуации, когда, с одной стороны, личность выходит на некий генеральный (социальный) пик, но здесь же — и путь ее нисхождения, возможность грандиозного провала.

Личность современного человека лишена забрала запретов традиционного общества, она равно открыта добру и злу; если в традиционном обществе доминировали охранительные механизмы, которые сдерживали благие и деструктивные новации, то снятие этих механизмов создает простор как для конструктивных, так и для деструктивных проектов. В подобных условиях и возникает племя гибких, сетевых организованностей, объединяющих освобожденных от запретов традиционного общества пассионарных личностей, действующих по собственным умонастроениям и обладающих доступом к инструментарию, недоступному человеку прежних времен. Прежние институциональные организмы эпохи Нового времени страдали механистичностю, темпы их действия были "как в замедленном кино". Сейчас явно изменилась скорость социального времени, кроме того, оно расщепилось: колоссальное ускорение в одних социальных пространствах соприсутствует с иными, замедленными ритмами. И подчас люди, живущие в непосредственной близости друг от друга, существуют тем не менее в разных временных регистрах.

Заметна также геокультурная диффузия социального пространства. Тот синкретизм культур, который наблюдается в современном мире — когда в одном обществе сосуществуют люди разных фундаментальных культурных ориентаций, христианской, мусульманской, языческой, — они живут в разных слоях социального (и личного) пространства, в его разных культурных измерениях. Мир, сохраняя внешнюю оболочку "глобализации", внутренне раздроблен, полимерен. Одна из основных проблем глобальной безопасности, связана с тем, что многие достижения христианской цивилизации — которые создавались в системе сдержек и противовесов, характерных для данной культуры, — переходят в настоящее время в руки других культур, имеющих иные ценности и ориентиры. И возможно, в рамках некоторых культур понятие коллективной угрозывоспринимается совершенно по-иному, точно так же, как и понятие деструкции.

Доктрина сдерживания, угроза взаимного уничтожения — все это имело смысл в рамках определенной культуры и в условиях, когда данная культура (пусть и в различных версиях) контролировала остальной мир. И США, и СССР существовали в рамках очень по различному прочитанных прописей христианской цивилизации, через ряд посреднических механизмов — той же культуры Просвещения, к примеру… Культура же транснациональных амбициозных корпораций задает совершенно иную логику действий, девальвируя, к примеру, национально-географические реалии. Подобное смешение социальных пространств и времен на пороге XXI века, означает рождение новой социальной среды действия, которую я оцениваю, как новый статус общества по отношению к статусу цивилизации.

О чем, собственно, идет речь? Я ставлю под сомнение само понятие цивилизации, как адекватное ситуации, складывающейся в Новом мире. Маркиз Мирабо в середине XVIII века описал нехитрую триаду: архаика, варварство, цивилизация. Причем цивилизация понималась во многом как "отглагольное существительное", как процесс, как цивилизованность, политес (еще одно слово, связанное с городской культурой). Сегодня, кстати, мы видим, как городская среда утрачивает свое прежнее положение. Возникает новая просторность существования — та же корпоративная среда — транснациональная по своей природе: чтобы все время не апеллировать к феномену амбициозных корпораций, приведу в пример империю "Coca Cola": ее архипелагообразная "территория" присутствует в разных государствах, а принадлежность к организации для ее членов порой означает больше, чем гражданство. Разрушение сложившейся системы социальной организации, диффузия социального времени, геокультурное смешение — все это приводит к тому, что мы получаем какое-то новое, четвертоесостояние общества.

— Где находится этот четвертый мир относительно триады Мирабо? Они расположены на одной линейке?

— Линейка у нас в голове. В новом состоянии общества, по сути дела, соприсутствуют и архаика, и варварство, и цивилизация, но сосуществуют они как взаимная диффузия, как взвесь. Мы наблюдаем химеричные картины: люди на верблюдах со спутниковыми телефонами в одной руке и покрытыми песчаной пылью "Калашниковыми" в другой. Люди в тюрбанах на головах и с ноутбуками возле Эйфелевой башни. Вполне современные образы! И эта культурно-цивилизационная взвесь, пожалуй, не является просто неким транзитным барьером, через который проходит человечество. Это его какой-то новый статус.

То есть, я хочу сказать, что подобная неопределенность, с одной стороны, не есть транзитное состояние, это новый статус социальной реальности, но с другой стороны — сама неопределенность есть продукт сконфуженного мышления, начало фундаментальной трансформации сознания. Парадоксы из области квантовой физики (где их наличием можно было и пренебречь) переходят в сферу обыденной жизни, в мир структур повседневности. Мы уже говорили о том, что космос новых организованностей мышлением современного человека (т. е. человеком эпохи Модернити) плохо прочитывается, зачастую просто не воспринимается. Если мы продолжим логическую цепочку, то придем к тому, что современный человек не видитнового положения вещей, которое он воспринимает лишь как нарушение стабильности. И у него срабатывает инстинкт самосохранения, тяга к превентивности: он стремится удержать и возродить прошлое.

И, в то же время, существует племя людей, которые инициируют, продуцируют, раздувают новую реальность. У них совершенно иная задача — борьба за темп, борьба за будущее, за новый Клондайк, за освоение открывшихся социальных пространств, за то, чтобы стать пионерами в этом Новом Свете, расположенном по ту сторону геркулесовых столбов Всемирного торгового центра. Ключевое слово для них не превентивность, а преадаптация. Это совсем другие, амбициозные организмы, стремительно осваивающие мир контролируемого хаоса. Прежние и новые организованности, обитая на одной планете Земля, живут в разных пространствах и ведут счет различными единицами времени. Для характеристики сложившейся ситуации я прибегну к приему, который сам же осудил в середине разговора, и назову это состояние постцивилизацией. Удивительным образом оно напоминает четвертое состояние физического вещества: плазменное, которое представляет собой турбулентную, динамическую взвесь.