Алексей Васильев - Рецепты Арабской весны: русская версия

Слабые звенья в цепи арабских автократий

Однако, как показывает историческая практика (включая опыт нашей страны), реальные абсолютные характеристики благосостояния не всегда являются решающими в ситуациях вызревания социального недовольства, вспышек «народного гнева» или разнородных «революционных» событий. В противоположность этому относительные характеристики и сравнения (межклассовые, межэтнические, межконфессиональные, гендерные, межстрановые и т. п.) обретают силу весьма мощных инструментов мобилизации масс и народного недовольства. Для практического использования подобных инструментов абсолютно необходимо наличие субъективного фактора в лице общественных сил и их организаций, способных внедрить установки подобных сравнений (не обязательно соответствующие действительности) в сознание членов общества и превратить их в устоявшиеся стереотипы общественного восприятия. В условиях постиндустриального глобализированного информационного пространства и виртуализации общения субъективный фактор легко трансформируется в объективную реальность.

Табл. 1. Улучшение базовых показателей качества жизни в период 1970–2010 гг. по регионам мира

Подобно тому как в России борьба западников и славянофилов (государственников) исторически определяла характер и направления развития страны, в современных арабских обществах в диалектическом единстве и противоборстве находятся два мощных культурно-цивилизационных компонента: один, базирующийся на традиционных исламско-арабских ценностях, другой – «европейски ориентированный» модернизационный, сформировавшийся еще в XIX в. и укрепившийся затем в годы колониального господства.

В «арабскую весну» оба полюса сошлись в необходимости глубоких политических перемен и где-то поодиночке, где-то совместно стали добиваться смены власти. Исламские организации и либеральные демократические движения оказались одинаково оппозиционны своим правительствам, пытавшимся, как правило, в своей политике совместить оба начала. Роковой просчет правивших элит Египта и Туниса был в том, что они, сами уже de facto интегрировавшись в структуры глобального общества и мирового рынка, став частью интернациональной элиты, владельцами международных компаний, получателями «модернизационного дивиденда», не учли, что растущий разрыв в уровнях потребления, доступе к социальным благам и просто достижениям цивилизации не будет спокойно восприниматься остальными слоями общества. Ведь и последнее также не изолировано от мировых либеральных и демократических веяний, причем не в последнюю очередь благодаря модернизационной политике самих властей .

Все арабские государства вовлекаются в процесс глобализации, в которой тон и вектор изменений задают высокоразвитые страны с устоявшимися демократическими системами. В этом смысле нет ничего удивительного в том, что революция рвет именно «слабые звенья» арабских автократий. Египет и Тунис – страны более «открытые мировым веяниям», более секуляризированные, поддерживающие регулярные и, что очень важно, «многовекторные» связи с Западом. (В то время как, скажем, Саудовская Аравия или Кувейт, тесно сотрудничающие с США, осуществляют их по более узкому количеству каналов – «нефтяному», военному, безопасности, – отгораживаясь от «ненужных» с их точки зрения связей и ограничивая потоки воздействия в культурной, информационной и проч. областях).

Более автократические арабские государства, имеющие гораздо менее современные и более далекие от демократии формы правления и организации власти легко пережили «арабскую весну». Поэтому, когда мы говорим о «выпадения слабого звена» из цепи автократий арабского мира, мы действительно имеем в виду «недостаточно сильную (жесткую) автократию» в Тунисе и Египте по сравнению, скажем, с монархиями Аравийского полуострова.

Описываемое «выпадения слабого звена» нередко квалифицируют как «демократические революции» в арабском мире. Степень научной обоснованности использования данного термина будет видна со временам, когда современники или потомки смогут оценить реальное воздействие произошедшего на глубину изменения существующих социально-политических парадигм в арабских обществах. Пока же мы невольно пребываем в плену стереотипов восприятия и ожиданий того, что революция повлечет за собой переустройство государственного управления на более демократических и прогрессивных началах. В этом смысле ни одна из глав «арабской весны» к подобным последствиям еще не привела. Однако маркер «революция» все же уже закрепился за происходящим в общественно-политическом дискурсе и, чтобы не выпасть из границ последнего, мы волей-неволей вынуждены использовать укоренившуюся терминологию.

Вместе с тем методологически неверно ставить в один ряд все внешне схожие «революционные бои», развернувшиеся в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Если в Египте и Тунисе имело место реальное массовое народное восстание (пусть и поддержанное извне), то развертывание событий в Ливии и Сирии более походит на попытку убрать «девиантные» арабские режимы под шум гроз «арабской весны». Слабой и разобщенной оппозиции этих стран выступать до полного и открытого вовлечения Запада в поддержку тунисской и египетской революций было рано, но промедли она еще несколько месяцев – оказалось бы поздно.

Движущие силы между «молодежным бугром» и «пентаграммой безысходности»

Статистические показатели и фактическое положение дел именно в Тунисе и Египте – двух странах, где народные выступления привели к падению существовавших политических режимов – были отнюдь не самые худшие по арабскому миру, а в такой стране как Ливия, основные экономические индикаторы, характеризующие положение населения и социальные гарантии, вообще лучше средних по региону (см. табл. 2). Однако субъективное восприятие основной массой населения успехов рыночного развития и итогов реформ последних лет оказалось негативным. Причина тому – сочетание, с одной стороны, близорукой социальной политики властных элит, присваивавших львиную долю создаваемого дохода и благ, а с другой непрекращающейся антиправительственной пропаганды исламских и либерально-демократических политических сил.

Пояснения к таблице: 1) ВВП на душу населения по текущему обменному курсу национальных валют; 2) уровень расходов в менее чем 2 долл. (по ППС) – базовая черта бедности, используемая Всемирным банком для рассматриваемого региона (для субсахарской Африки – 1,15 долл.); 3) ИРЧП – индекс развития человеческого потенциала – стандартный инструмент при общем сравнении уровня жизни различных стран и регионов; интегральный показатель; ежегодно рассчитывается ПРООН для межстрановых сравнений и измерения уровня жизни, грамотности, образованности и долголетия как основных характеристик человеческого потенциала исследуемой территории выражается в виде коэффициента (max–1) и рейтинга страны (от 1 до 165 места в 2010 г.; для сравнения, у РФ – 65 место); 4) Индекс Джини – статистический показатель, свидетельствующий о степени расслоения общества данной страны: в случае полного равенства будет равен 0 %; в случае полного неравенства – 100 %; 5) Распространение Интернет – доля (%) в населении лиц в возрасте от 2 лет, вошедших в Интернет с любого устройства (включая мобильные телефоны за последние 12 месяцев). Данные базируются на результатах обследования домохозяйств; 6) Общая удовлетворенность жизнью – индекс, рассчитываемый ПРООН. 0 – минимально удовлетворенные, 10 – максимально удовлетворенные (РФ – 5,9).