КОЛЛЕКТИВНО-ДОГОВОРНОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ КАК ПРОЯВЛЕНИЕ ЗАКОНА ЕДИНСТВА И БОРЬБЫ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ

Исаев вроде мягче сказал о введении 36 часовойрабочей недели.

Надо сказать, что здесь не ему инициатива принадлежит. Руководство «Фольксваген Калуга» согласилось с тем, что рабочая неделя будет 36 часов без сокращения заработной платы. Это большой успех действующих профсоюзов. Вот, кто собственно этот лозунг поднимал. Очень похоже, что руководство ФНПР боится отстать от движения, которое уже пошло, и, хотя бы на словах, выразило ему поддержку.

Но смотрите, как опять идет, как ставится вопрос. Предлагается сделать так, как во Франции. А во Франции работают четыре дня по 8 часов, итого 32 часа, а в пятницу до обеда, и вот вам 36 часов. То есть ничего дополнительного в смысле свободного времени работники на буднях не получают.

А 8 часов — это много или мало? Требование восьмичасового рабочего дня — это требование 150-летней давности. С тех пор много воды утекло. Например, с 1928 года в советской промышленности осуществлялся переход на семичасовой рабочий день. Когда мы вернулись от семичасового рабочего дня к восьмичасовому рабочему дню в 1967 году, как раз к 50-летию Великого октября, то время, выделяемое на образование и самообразование, резко сократилось, а, казалось бы, всего лишь час выпал. И уж с такими работниками, которые меньше думали, меньше знали, проще было обращаться, проще их было задвигать, и через 20 лет их совсем задвинули.

Когда в 1967 году после семичасового ввели восьмичасовой рабочий день, ивановские ткачихи резко запротестовали: «Мы и так работаем на пределе. Если добавить еще один час, он пустой». И вот было специальное распоряжение правительства о сохранении ткачихам семичасового рабочего дня. И они благодарили Косыгина, который сначала провел общую реформу и под ней подписался, что всех на 8 часов, а им в порядке исключения оставил семичасовую рабочую смену. Возврат к 8 часам нанес удар общественному производству.

Даже при сокращении рабочей недели до 36 часов и сохранении рабочего дня в прежних размерах консервируется то совершенно негативное положение, которое сложилось в России уже 50 лет, мучает наших работников, мучает наше производство.

Вполне обоснованно выступать за то, чтобы, сокращая рабочий день, трудящиеся добровольно принимали обязательство, в коллективных договорах, например, высвобождаемое время использовать для повышения квалификации.

Не надо в высвобожденное время уходить с предприятия. Лучше зайти в учебные классы и послушать специалистов, поучиться работе с компьютером, потому что это очень важно для современного работника. Потом можно остаться еще на полчаса и поучиться технике профсоюзной работы, провести профсоюзные собрания.

Хотя такое использование нерабочего времени выгодно работникам, нельзя рассчитывать, что они будут действовать так сугубо добровольно. Только на интересе, без дисциплинирующих факторов ожидать участия работников профсоюзной жизни, в повышении квалификации не приходится. За выполнением коллективного договора в части повышения квалификации, и особенно — участия в профсоюзной жизни, будут следить не столько представители работодателя, сколько сами работники. Свои же товарищи скажут: «Ты куда ушел с профсоюзного собрания? Вот мы писали коллективный договор, так ты что нарушаешь наше единство действий?» Ну а как подругому?

Многие работники в свое нерабочее время уезжают на огороды, ссылаясь на низкую зарплату. Если бы они занимались тем, что коллективными действиями повышали зарплату, им не было бы такой нужды на огороде упираться, а там была бы работа в удовольствие. Они поменяли местами приоритеты. Многие уже зарылись в огородах, а потом их там зарыли еще рядом с огородом от такого чрезмерного труда. Это попытка решить проблемы, которые имеют общественные причины, в одиночку. Так, рабочий класс свое положение не улучшит.

Некоторые опасаются, что сокращение рабочего дня приведет к уменьшению зарплаты. Зарплата — это часть продукта. Поэтому мы опять возвращаемся к вопросу о том, а больше будет продукта или меньше при сокращении рабочего дня.

Если вы просто сокращаете рабочий день, то работники, даже не думая об этом, увеличивают интенсивность труда, и продукта не становится меньше. При продолжительном рабочем дне люди начинают растягивать работу. Поэтому за меньшее время работники, даже без увеличения производительности труда, даже без новой техники, могут делать не меньше, а, может быть, даже и больше.

Если мы работаем меньше без сокращения зарплаты, то у капиталистов появляется стимул повысить производительность труда, внедрить новую технику, чтобы снизить издержки на труд. Вот сейчас, при низкой зарплате вы их никак не заставите внедрить новую технику. Надо капиталистов принуждать к научно–техническому прогрессу или нет? Я полагаю, что надо. И все здравомыслящие экономисты так считают. Повышение производительности труда увеличивает выпуск.

Поэтому не рухнет наше производство от сокращения рабочего дня. Оно, наше производство, заждалось, когда же, наконец, сократится рабочий день, когда же наша рабочая сила будет не такой беспардонно дешевой, лишающей всякого стимула для научно–технического прогресса. Капиталисты и так не хотят ничего внедрять, а тут им сама идет в руки ничем не обоснованная сверхприбыль.

В тех странах, где люди работают меньше всего по времени, уровень заработной платы самый высокий. А там, где больше работают, уровень заработной платы меньше. Целесообразно апеллировать к опыту тех стран, где работают меньше, но производительней, а зарплата самая высокая.

Именно такой опыт нужно отражать в коллективных договорах, обеспечивая разрешение противоречий экономических интересов по линии прогресса — в соответствии с требованиями развития работников.

Казеннов А. С.,

д. филос. н.,профессор, консультант РКР

Предложение МОТ об удлинении рабочего дня под видом сокращения количества рабочих дней связано с крушением СССР, социалистической системы вообще, с общим наступлением империализма на права трудящихся по всему миру.

Еще один аспект полезно не терять из вида: ежедневное рабочее время, недельное, месячное, годовое и даже рабочее время в течение жизни, оно связано и с самой жизнью. Поэтому если вспомнить, как примерно с 30‑х годов XIX века боролись английские тред–юнионы и чартисты за сокращение рабочего дня и за пенсионное обеспечение, можно отметить, что эти вещи были связаны. Тогда выставлялось требование восьмичасового рабочего дня и шестидесятилетнего возраста выхода на пенсию. При этом средняя длительность жизни рабочих была 50 лет, а просили они, чтобы пенсию назначали с 60 лет. Другими словами, предполагалось, что отдельные люди, процентов 10, если доживали бы до 60 лет и старше, то получали бы пенсию.