Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

В отличие от позднейших марксистских теоретиков империализма Гобсон не разделял мнения, что капитализм будет сломлен без экспансии за моря и без политически-военного обеспечения инвестированного там капитала. Он был убежден, что проблема разрыва в уровне потребления в капиталистических странах вполне может быть решена в среднесрочной перспективе активной социальной политикой, которая приведет к росту покупательной способности масс. Политическое «одомашнивание» капитализма и развитие эффективной социальной системы являлось, таким образом, альтернативой агрессивно-империалистическому проникновению в новые земли по всему свету.

Джон Мейнард Кейнс, теоретик антициклического регулирования экономики, во многом находился под влиянием и впечатлением от гобсоновской критикиимпериализма. Роза Люксембург и Владимир Ильич Ленин, напротив, во внутрипартийных дискуссиях, ориентируясь на социал-реформистские или же профсоюзные круги в своих партиях, решительно отвергали возможность «социал-демократического» реформирования капитализма и заявляли об имманентно присущем ему рвении к империалистической экспансии. Их теории империализма изначально имели функцию сосредоточения всего внимания на преодолении капитализма: он должен быть побежден революцией, и то, что это вполне может удаться, подстегивает империалистическую конкуренцию — великие державы готовы к войне друг с другом, ослабляясь и тем самым позволяя победить социалистической революции.

Все эти теории и дебаты в действительности вовсе не обнаруживают интереса к имперским образованиям, а построены вокруг вопроса о возможности реформирования или революционизирования европейских обществ. Следовательно, проблемам периферии, на которую направлена экспансия империй, они едва ли уделяют внимание. Для них, сосредоточенных на ими же сформулированных выводах из теорий империализма, а именно на вопросе о том, возможно ли реформировать капитализм и где его сильные и слабые стороны, политико-экономическая периферия империй становится в буквальном смысле периферией, — соответственно с нею и обращаются. Концепция неизбежно строится на том, что построение империи — процесс, идущий от центра к периферии: во внимание принимаются только факторы притяжения, а факторы отталкивания остаются вне рассмотрения. Результат, к которому приходят теории империализма, таким образом, изначально предопределен самой постановкой вопроса.

Ленин в своей теории империализма единственный из всех несколько подробнее занялся периферией, однако это было вызвано прежде всего тем, что Россия, хотя уже несколько столетий и была имперской державой, с точки зрения экономических теорий империализма рассматривалась как часть периферии. Если империализм понимался как следствие чрезмерного аккумулирования капитала, тогда хронически бедная капиталом Россия могла бы принять в нем участие лишь как статист, к тому же ее попытки дополнить военный империализм за счет экономического, рублевого империа

лизма по британскому и американскому образцам разбились о недостаток капитала7. Россию Ленин считал «слабейшим звеном» в империалистической цепи, в которой она неизбежно была бы разорвана на части.

Прогноз Ленина-теоретика оказался весьма кстати для Ле- нина-политика, хотя он подразумевал, что социалистическая революция вспыхнет в России, чтобы оттуда перекинуться и в основные центры капиталистически-империалистического мира. В принципе же и Ленин не интересовался периферией, а искал лишь слабейшее звено в империалистической цепи, где бы представились наилучшие шансы на успех революционного переворота. Жесткая манера, в которой он в ходе Гражданской войны присоединял обратно отпавшие было в ходе революции части царской империи, брутальным насилием загоняя их в состав нового Советского Союза, показывает, насколько равнодушен он был, в конце концов, к периферии. Для него она была лишь средством достижения цели выиграть борьбу в центре.

Экономические и, как правило, социалистические теории империализма, таким образом, сделали специфическую проблему капиталистических обществ ключом к объяснению строительства империй. Они были лишь ответом на вызовы своего времени, что не может быть поставлено им в упрек. Но, как правило, они вовсе не воспринимаются именно так, а стилизуются под определяющие всеобщие закономерности имперского строительства. Предполагается, что они должны объяснять больше, нежели могут объяснить8, в результате чего заслоняются истинные факторы и тенденции имперской политики.

То, что имело место в конце XIX—начале XX века в Великобритании и США, а также в Германии, уже менее справедливо для Франции, которая, конечно, имела вторую по величине колониальную империю после Великобритании, однако, по сравнению с другими европейскими странами, отличалась, скорее, скромной динамикой накопления капитала; еще ме- нее применимо это к Японии и вообще не подходит, как уже говорилось, для России: царская империя в тот период обречена была на импорт капитала, и смена ею союзников (прежде всего переход от Германии к Франции в конце 1880-х годов, сильно сказавшийся на предыстории Первой мировой войны) находилась в тесной связи с заключением договоров о кредитах, которые были необходимы России для модернизации ее инфраструктуры и армии, а также для развития индустрии9. Экономической динамикой империалистическую политику царской империи в конце XIX века объяснить не удастся.

История развития русской империи отмечена использованием и подавлением собственного населения ради экспансионистских целей10. Это называли «внутренним колониализмом». Центральные органы власти периодически отправляли часть населения из европейской части России в Сибирь с помощью принуждения и насилия [21] Только за период между 1887 и 1913 гг. в Сибирь переехало или было туда депортировано 5,4 миллиона человек; см.: Reinhard . Kleine Geschichte des Kolonialismus. S. 164f. — Примеч. авт . Вряд ли меры Столыпина по развитию переселенческого движения, давшие более половины этих 5 миллионов за несколько лет, начиная с 1906 г., можно однозначно причислить к принуждению, а тем более к насилию. Вполне можно полагать политику Столыпина не принуждением, а наоборот, поощрением населения. . Таким образом, в случае с Россией не может быть и речи о том, что следствием построения империи для масс стали бы экстраприбыли (как это предполагал Ленин относительно Западной Европы, чтобы объяснить, почему там до сих пор не разразилась революция). Столетиями крестьяне проливали кровь для наращивания имперской мощи, однако наживалась ли на этом аристократия, как предполагает теория империализма? Тот факт, что между 1863 и 1904 годами около 90 % поместий поменяли владельцев11, говорит, скорее, против этого. Попытка России принять участие в империалистической гонке великих держав вынудила ее к изменению социально-экономических структур в стране, тем самым процесс крушения дворянского землевладения и обнищания крестьянства был только ускорен. Последнее в свете наблюдений и прогнозов теорий империализма является, несомненно, меньшей проблемой, нежели обеднение аристократии, бывшей социально-экономической базой царской империи. Совершенно очевидно, что социальные интересы дворянства противоречили политическим императивам имперского строительства: чтобы защитить их, аристократия должна была бы и вовсе противодействовать имперской экспансии. На протяжении большей части своей истории царская Россия являла собой пример империи, в которой едва ли можно обнаружить действительный выигрыш от имперской политики для властного центра.