Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

В «Мелосском диалоге» видят классический пример разговора, стороны которого не слышат друг друга33. И это, несомненно, верно, однако кажущееся недопонимание может быть прежде всего объяснено несовместимостью имперской логики действий старшего партнера и ожиданий младшего. Афины не захотели признавать мелосцев равными себе.

В литературе, посвященной Фукидиду и истории афинской морской державы, есть две противоположные интерпретации. В первом случае утверждается, что Фукидид в исходе мелосской проблемы полагал правыми афинян: Мелос пал, мужчины были перебиты, женщины и дети угнаны в рабство. Вопреки логике действительного хода событий, каким его видели Афины, мелосцы во вред себе слишком много хотели и на многое надеялись, что и привело их к неверной оценке обстановки, а затем к гибели. Такая интерпретация не ограничивается тем, что констатирует значимость фактических аргументов афинян. Еще более она оправдывает афинян на деле: в связи с тяжелым положением города в войне со спартанцами, колебаниями в стане их союзников, а также исходя из того обстоятельства, что непокорность почти всегда находит отпор, им будто бы не оставалось ничего иного, как подчинить Мелос, — в пользу или во вред имперскому владычеству на пространстве Эгеиды; еще одно любое такое же мелкое попустительство могло бы иметь тяжелые последствия. Отсутствующая в рамках имперского «мира» возможность соблюдения нейтралитета, таким образом, обозначается тем, что в случае серьезной провокации этому «миру» приходится выбирать «за» или «против» имперского господства, а нейтральная сдержанность рассматривается как скрытое враждебное поведение. Высказывание президента США Буша «Кто не с нами, тот против нас» [17] Для отечественного читателя, при всем согласии с выводами автора относительно Дж. Буша-младшего, эта цитата ассоциируется с позицией большевиков, хотя восходит она к Евангелию от Матфея. в этом контексте является чистосердечным проявлением имперской логики.

Согласно второй интерпретации, значение конфликта не исчерпывается событиями непосредственно вокруг Мелоса, а требует анализа изложения всей истории войны Фукидидом.

Центральную роль в данном случае играет начинающийся сразу после «Мелосского диалога» рассказ об афинской экспедиции против Сиракуз, с которой Афины начали терять статус господствующей державы. Безмерно переоценив свои возможности в этой флотской операции, Афины перенапрягли свои силы и таким образом сами положили начало своему крушению34.

Однако как вообще могло дойти до подобного рокового отхода от основ первоначального плана войны, принадлежавшего Периклу? Именно он в мудрой оценке потенциала Афин и Спарты предписал афинянам вести политику стратегической обороны, согласно которой в течение войны они должны были отказаться от всяких дальнейших крупных завоеваний и пока что довольствоваться лишь status quo35; если бы они придерживались этого, то в конце концов в борьбе против пелопонессцев победа была бы им обеспечена. Согласно данной интерпретации, проявившаяся уже в «Мелосском диалоге» гордыня — «высокомерие власти»36, если обратиться к часто цитируемому выражению Уильяма Фулбрайта, — и привела Афины к краху. Афинская аргументация, обращенная к мелосцам, поэтому обличается лишь как ослепление, которое должно было прямым ходом привести к политической и военной катастрофе: в то время как афиняне говорили о политической оправданности, их слова и действия по сути свидетельствовали об утрате политически-морального самоограничения, на котором единство морского союза основывалось куда более, нежели на военной силе. С исчезновением этого самоограничения афинская гегемония превращалась в империю; лишь после этого партнеры по союзу стали бы пытаться освободиться от отягощающего давления господствующей державы.

Обе интерпретации Фукидида почти в точности соответствуют противоположным оценкам американской политики последних лет: с одной стороны, они ведут к императиву, который восходит к имперской логике; с другой стороны — США упрекают в том, что они будто бы уничтожили свой моральный авторитет за счет безоглядной властной политики, американское влияние в мире будто бы куда надежнее обосновывалось моральным авторитетом, нежели использованием авианосных соединений, крылатых ракет и сухопутных войск. Во множестве статей и интервью последнюю точку зрения отстаивал Юрген Хабермас37. При этом, конечно, допускается наличие самой серьезной готовности к принятию решений, когда ответственные политики могут дать тот или иной ответ на поставленные требования. Это позволяет сделать ответственными тех, кого большинство критиков считают определяющими американскую политику. Хабермас исходит из того, что после окончания противостояния Восток — Запад США якобы оказались перед выбором, «не вернуться ли от ставшей излишней позиции сверхдержавы к руководящей роли на пути к правовому переустройству мира или же откатиться к имперской роли хорошего гегемона по ту сторону международного права»38, и случилось так, что был избран последний вариант, за что ответственны прежде всего неоконсервативные советники из администрации Буша.

Напротив, точка зрения, исходящая из логики империй и связанных с нею действий, придает куда меньшее значение влиянию и решениям отдельных личностей. Здесь важнее считаются структуры и нормы, определяющие пространство их действий. Поэтому не ставится вопрос, какое значение для политики Джорджа Буша-младшего имела христианская концепция воскрешения, не исследуется роль Пола Вулфовица, исполнявшего обязанности министра обороны в администрации Буша, и не учитывается, что для политики США решающим во всех вопросах было воздействие неоконсерваторов. Далее, приверженцев этой концепции не особенно интересует и психическое состояние США после терактов 11 сентября

2001 года39. Вместо этого они исследуют логику действий имперской державы.

Разумеется, шаги, определяемые имперский логикой, никогда не предпринимаются сами по себе, при этом они всегда могут быть искажены или не поняты политическими игроками. К ресурсам имперской власти, без сомнения, относится моральная оправданность. В данном случае, она, конечно, — не мерило политики и является одним из ее средств: логика империи весьма охотно использует моральные оправдания в качестве силового фактора, но никогда не позволит сопоставлять себя с ними.

Что касается имперской логики, каковы ее образцы и как можно их выделить — все это следует изучить на примерах империй прошлого, введя их в оборот дискуссии.