Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

И Данте, для которого «высшее из благ, однако, то... чтобы люди жили в мире», был убежден, что это было бы возможно, лишь если род людской «будет подвластен весь единственному властителю. ...Так что человечество, если оно будет подчиняться одному-единственному князю, будет более всего близко к Богу. Из этого следует и то, что такое подчинение наиболее соответствует Господнему замыслу. Это равнозначно его благоволению и процветанию»5. Для Данте без обустройства универсальной монархии, как называли в Средние века и раннее Новое время огромный имперский проект, охватывающий всю Европу, был немыслим прочный мир, потому что там, где властвуют друг подле друга двое, всегда дойдет до ссоры. Тем самым он обращался против аргументации публицистов французского короля Филиппа Красивого и союзных ему итальянских гвельфов, которые оспаривали необходимость универсальной монархии и выступали за систему независимых государств и отдельных городов. Им Данте бросал упрек, что их речи о справедливости лишь голое притворство, потому что они не хотели бы, чтобы кто-либо действительно мог победить по справедливости.

В истории политической мысли Европы было мало теоретиков, которые с той же решительностью, что и Данте, связывали желание мира и организацию имперского порядка. Лишь Томмазо Кампанелла и — с оговорками — Джованни Ботеро примерно так же указывали на имперский мир, пропагандируя для Европы и, исходя из этого, для всего земного шара такой политический порядок, который мог быть создан под главенством Испании6. Основной же нитью в политической мысли Европы было выражение предпочтения не имперскому «господскому миру», а установленному между государствами «миру по договору»: вместо одной превосходящей силы в центре мирного пространства мир гарантировался коллективными самоограничениями принципиально равных в своих правах акторов. В труде Иммануила Канта «К вечному миру» (1795) это представление нашло свое самое известное и одновременно наиболее эффектное отражение7. Концепция межгосударственного мира по договору, который будет охраняться созданием союза государств, отрицает реализацию мира любой ценой и критикует имперский мир как кладбищенское спокойствие. Политическая несвобода и экономическая стагнация всегда будут той ценой, которую придется заплатить, и эта цена очевидно слишком высока. Кроме того, подобный мирный порядок долго не продержится; спустя некоторое время он будет неизбежно уничтожен мятежами и восстаниями — не в последнюю очередь из-за жестокого ограбления периферии, которое станет необходимо, чтобы иметь возможность вознаградить население имперского центра материальными преимуществами за утрату им его свободы.

Примером подобной аргументации, содержащей указание на стоимость имперского порядка для его периферии, является критика универсальной монархии, которая была представлена Монтескьё в его «Reflexiones sur la monarchie universelle» [81] «Размышлениях об универсальной монархии». (около 1727): даже римляне, которые якобы опустошили весь мир, чтобы основать первую универсальную монархию, не поступали так же варварски, как испанцы, уничтожавшие все, чтобы все сохранить8. Критика империи со стороны Монтескьё отличалась тем, что он не долго думая перевернул с ног на голову представления об отношениях между цивилизацией и варварами в имперском их изображении, объявив варварской политику империи, а не наоборот. Однако ни одна держава не может смириться с репутацией варварской без того, чтобы это не сказывалось на ее центре, где спустя некоторое время начинают применяться те же формы господства и угнетения, что и на периферии. Империи, по Монтескьё, вследствие имманентной закономерности стремятся к саморазрушению, и потому тот мир, который они, без сомнения, защищают, не будет долгим. При взгляде на чудовищные с социально-экономической точки зрения последствия испанского владычества в Южной Италии Монтескьё задавался вопросом, могут ли в новом мире, мире торговли, еще иметь место империи, основанные только на деспотической власти.

В XVIII столетии Испания стала примером противоположности просвещенного commercial society [82] торгового общества (англ.). и крупнейшим про

тивником всякого человеческого прогресса9. С тех пор как в политической и в экономической теории все чаще стало встречаться мнение, что большие пространства можно эффективнее интегрировать за счет торговли, нежели политической властью, долгое время первый способ интеграции полагался неимперским. Благодаря кантовскому произведению новые представления об интеграции больших пространств вследствие экономического обмена были объединены с императивами обеспечения мира и свободы. Теория демократического мира стала моделью обратной концепции имперского мира: она исходила из системы, состоящей из многих государств, стремящихся к мирному сосуществованию путем установления в них определенного политического порядка, а именно демократии10.

Роберт Купер недавно развил эту теорию в модель постмодернистского государственного порядка, однако одновременно сделал относительными ее притязания на действенность11. «Мир» постмодернистской государственности, по мнению Купера, преимущественно ограничивается лишь Европой. Помимо него остаются те «миры», в которых, как и прежде, действуют правила государства эпохи модернизма: постоянная борьба за выживание против акторов, существующих по тем же правилам. Эти правила были сформулированы Джоном Миршаймером так, что лишь глобальное господство одной из великих держав действительно могло бы положить конец угрозе гегемониальных войн12. Тем самым Миршаймер, пусть и ex negativo [83] Буквально: от противного (лат.). , привел доводы самооправдания империи, переформулировав их с точки зрения «реалистической школы» международной политики. Будто бы являющейся единственным надежным гарантом устойчивого мира.

В своем провокационном эссе «Власть и безвластие» (2003) Роберт Каган противопоставил друг другу миры политики эпохи постмодернизма и эпохи модернизма в том виде, в каком описывал их Купер, обозначив их как миры Иммануила Канта и Томаса Гоббса соответственно, а также заявил, что США должны будут в дальнейшем действовать в гоббсовском (анархическом) мире взаимного недоверия и постоянной готовности к войне, в то время как европейцы останутся в мире-парадизе Канта. Центром рассуждений Кагана является, тем не менее, мысль, что оба мира не могут существовать отдельно, а мир в Европе будет гарантирован лишь способностью США вести войну13.

Таким образом, и здесь США выступают наследниками великой империи, которая принимает на себя гарантию мира на огромных пространствах в качестве центральной легитимации своей претензии на господствующее положение — только этот мир в случае демократической империи существует за счет отстаивания и поддержания прав человека. Они пришли на смену претензиям на цивилизирование, которые в прошлом зачастую выдвигались империями. При этом без изменений продолжают существовать обещания процветания, которые также имеют давнюю традицию. Эти ценности всегда стоят в центре, но их можно обеспечить, только если установлен мир; таким образом, установление имперского мира служит тому, чтобы реализовать эти ценности на практике. Следовательно, почти все империи не ограничивают оправдание своего существования лишь миром, а квалифицируют его, связывая с ним и другие свои миссии.