Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

Помимо военной имела место, конечно, и известная политическая мощь: Османская империя долгое время оставалась не затронутой внутренними конфликтами и беспорядками и — если и не официально, то все же фактически — стала для некоторых европейских государств важным партнером в борьбе за внутриевропейскую гегемонию. Прежде всего с помощью турок раз за разом пыталась открыть «второй фронт» против Габсбургов Франция. Идеологическая мощь османов, напротив, имела двойственное воздействие. В то время как с ее помощью в исламском мире на некоторое время установились лояльность и готовность подчиняться, в христианском

мире она вызвала более интенсивное ощущение враждебности: с 1453 г., с завоевания Константинополя, в бесчисленных «турецких листовках» призывали к крестовому походу против этой новой опасности с Востока, при этом все политические противоречия между западными христианами должны были быть отодвинуты на второй план ради того, чтобы выступить единым фронтом против наседающих турок.

Однако с самого начала основным слабым местом Османской империи был недостаток у нее экономической мощи, и в этом переход от кочевничества к оседлому крестьянскому хозяйству изменить ничего не смог. Так, почти вся морская торговля, а она вследствие контроля над проливами была довольно значительна, находилась в руках иностранных предпринимателей. Империя от их оборотов получала прибыль только за счет соответствующих таможенных пошлин86. Ресурсы империи ограничивались тем, что можно бьио забрать административным путем, из-за чего в этом деле была проявлена солидная изобретательность, однако не наблюдалось ни активной экономической политики, ни каких-либо предпосылок появления собственно имперского предпринимательского сообщества.

Из неравного распределения политическо-военной и иде- ологически-экономической власти и вырастала различная способность к преодолению кризисов и обновлению империи после тяжелых поражений: так, после сокрушительного разгрома, который устроили Османской империи в сражении при Ангоре (Анкаре) в 1402 г. войска Тамерлана (Тимура)87, она не была сломлена, а смогла оправиться и перейти в новый цикл. Конечно, этому благоприятствовало то, что после смерти Тамерлана его империя так же быстро вновь распалась, как и возникла. И все же империя султана Мехмеда I составляла лишь половину по величине от владений его предшественника Баязида I, угодившего в плен к Тамерлану и там и скончавшегося. Конечно, с Мехмеда можно начинать новый имперский цикл88, в котором империя в течение XV столетия пережила весьма существенный подъем, в конце концов завоевав Константинополь и тем самым окончательно став наследником Византии на стыке Европы и Азии.

В противостоянии с Тимуром экономическая мощь значения не имела; речь шла лишь о том, чтобы сравняться по военной силе. В конфронтации с Западом было иначе: там долгое время удача в сражении лишь колебала чаши весов. Тем самым выдающееся значение приобретала экономическая мощь, при этом стратегические слабости Османской империи усугублялись. Постоянно возникающее представление о том, что в истории Османской империи фазы подъема сразу же сменяются фазами падения, так и не проходя длительное пребывание в верхнем сегменте цикла89, может вызываться весьма ощутимым дефицитом экономической мощи. Но все же это мнение не оправдывается, ведь Османская империя в XVI и XVII столетиях все-таки находилась в верхнем сегменте.

Помимо Римской империи, безусловно, интереснейший и важнейший пример перехода через «августовский барьер» продемонстрировал Китай. При этом следует с самого начала отметить, что Китай имел в своем распоряжении куда больший промежуток времени, нежели все прочие империи. При династии Цинь (221-206 г до н. э.) были очерчены географические пределы сердца этой страны, которые во многом соответствуют современным границам Китая [76] Спорное утверждение автора. Основная территория Китая, где сконцентрирована львиная доля эконо мики и населения, с тех пор существенно расширилась, включив в себя, например, Юньнань и южную Маньчжурию, а границы современного Китая охватывают огромные территории, к историческому Китаю до ХУН-ХУШ вв. никогда не принадлежавшие, например Тибет, Внутренн юю Монголию, большую часть Синьцзяна. . В отличие от пространственных смещений, которые познала Британская империя между первым и вторым циклами, когда вместо расширения на Запад пришло расширение на Восток, имперские циклы Китая всегда приходились на один и тот же географический регион. В период Цинь завоеванные ранее регионы были сведены воедино административно. Император Цинь Шихуанди разделил империю на 36 провинций, те, в свою очередь, на множество округов, передав управление ими чиновникам, подчинявшимся непосредственно центру90. При династии Хань (до 220 г. н. э.) гражданские компоненты империи продолжали усиливаться: двор превратился в культурный центр империи, а лояльность чиновничества была подкреплена развитием конфуцианской этики. На базе конфуцианства91 администрация империи полагалась менее на легитимистские принципы, законы или предписания, а скорее на четко сформулированные этические нормы элиты. Для протекания имперских циклов выдающееся значение имело то, смогут ли они быть разрушены или же обновлены. В то время как судьба степных империй зависела в первую очередь от военной мощи, в Китае были издавна важнее другие источники силы.

При этом на пользу китайскому имперскому проекту пошло то, что после завершения завоеваний некоторая военная угроза оставалась только на севере. В конфронтации с проживавшими там племенами кочевников «Срединное государство» использовало смесь политики умиротворения и превентивных военных походов, которые были направлены не на расширение имперской территории, а на устрашение противника и разгром способных к нападениям племенных союзов. Уже император Цинь Шихуанди начал возведение системы Великой Китайской стены, которая должна была бы помешать кочевникам вторгаться на территорию империи. Император У-ди впоследствии проводил наступательную политику, в ходе чего предпринимались военные походы глубоко в пределы варварской территории. В целом, однако, ограничивались тем, что удерживали кочевые племена от перехода границ империи за счет регулярных выплат дани. В обмен в качестве заложников в Китай поставлялись принцы, которым следовало дать китайское образование, таким образом их «цивилизовав» и за счет этого попытавшись привязать их к империи. Политика умиротворения в связи с этим оказывалась более связана с идеологической, а не с военной властью. А значит, китайские императоры избирали тот же путь, к которому перешли с III в. н. э. римские их коллеги в своей политике по отношению к германцам92.