Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

Чтобы удержать потери в пределах допустимого, в сообщении между Америкой и Европой уже довольно рано была введена система конвоев, получившая главную защиту в лице Атлантической армады. С военной точки зрения эта мера оказалась в целом успешной, ведь при 15 тысячах рейсов кораблей между 1560 и 1650 гг. было потеряно лишь 62 судна79. Однако по причине связанных с этим огромными затратами в Испании не сумел сформироваться слой частных предпринимателей, сравнимый с английскими merchant adventurers [73] Буквально «купцы - искатели приключений» (англ.). , — трансатлантическая торговля осталась под контролем государства. Испанская мировая империя вынуждена была всегда организовывать свое торговое пространство в форме владений, а следствием было то, что соответствующее понижение затрат на господство не удалось.

Еще одним примером остановки на «августовском барьере» является царская Россия. Петр I, которому был пожалован почетный титул «Великого», вполне осознавал, что империя может быть обеспечена в долгосрочной перспективе, только если будет проведена профессионализация вооруженных сил по западному образцу, а также формирование бюрократического аппарата, что приведет к всеохватывающей мобилизации населения и ресурсов страны80. Однако это было возможно лишь в случае, если экспансия имперской Московии, до сих пор организованная по феодальному способу, будет пущена уже по управляемому государством пути. Петр заменил распускавшуюся каждую зиму феодальную армию постоянным войском, которое прошло проверку на прочность, одержав в 1709 г. победу под Полтавой. В созданных Петром административных структурах, неизменных в корне своем вплоть до 1917 г., оставалось отделение бюрократического аппарата от личности правителя и, прежде всего, от светской и духовной сферы. Петр дополнил реформирование армии и администрации созданием новой имперской элиты, в которой он сплавил воедино до того разделенное придворное и служилое дворянство в новое единое благородное сословие [74] Под «придворным дворянством» следует в данном случае понимать русское боярство. Единое благородное сословие поначалу попытались называть «шляхетством», однако заимствованный в Польше термин не прижился, сменившись русским аналогом - «дворянство». . В введенной в 1722 г. «Табели о рангах» для дворянства личные достижения ценились выше, чем происхождение. Помимо этого царь пытался — следуя совету Готфрида Вильгельма Лейбница — обзавестись и ученой элитой, которая могла бы поставить под сомнение претензии на господство в интеллектуальной сфере православного духовенства. Эта базовая реорганизация империи Петром, принявшим титул властителя Imperator Russorum [75] Император руссов (лат.). латинского образца, была символизирована за счет переноса столицы из Москвы в Санкт-Петербург, в буквальном смысле созданный из болот и топей новый центр империи81, На место Москвы, несшей на себе византийский отпечаток Третьего Рима, идея которого со времени имперской экспансии при Иване IV (Грозном) выполняла центральную функцию легитимации82, заступал Новый Амстердам, обязанный подчеркнуть претензии России на морское владычество и мировое признание, а также призванный придать империи культурный блеск. В Петровских реформах, таким образом, видна серия признаков, вполне характерных для империи, которая вступает на «августовский барьер».

В петровской России дальнейшая трансформация империи приняла, конечно, иной ход, нежели в Римской империи. Этим она обязана как иным географическим условиям и цивилизационным рамкам, так и актуальным для нее политическим установкам и целям. Когда Октавиан начинал свои реформы, он был убежден, что империя не нуждается в дальнейшей экспансии. К тому же более не было и конкурентов, которые могли бы стать опасными для Рима или поставить под сомнение его притязания на лидерство. Вероятно, и Филипп II после включения в состав Испанской империи португальских колониальных владений мог бы констатировать свое удовлетворение этим, однако внутри Европы позиция Испании как лидирующей державы была, как и прежде, хрупкой. Петр I опять же подошел к «августовскому барьеру», чтобы придать импульс дальнейшей имперской экспансии России и одновременно чтобы получить возможность наступательно вести схватку с конкурентами в борьбе за гегемонию — особенно со Швецией, но так же и с Османской империей. Таким образом, он вовсе не исходил из понижения стоимости имперского господства, скорее дело было в мобилизации ресурсов и энергии для контроля и дальнейшего расширения имперского пространства. Чтобы достичь этой цели, царская Россия ни в один из моментов своей истории не ограничивалась усиленным изъятием прибавочного продукта на периферии, а постоянно все более отягощала население имперского центра. Петровский проект поэтому заключался в самоколонизации центра с целью растягивания имперской периферии.

И вновь совсем иначе выглядит вступление на «августовский барьер», если описывать его последствия в случае с Османской империей, где параллельно следовало еще и осуществлять переход от кочевничества к оседлому крестьянскому способу хозяйства83, — в ином случае Османская империя, очевидно, оказалась бы столь же недолговечной, сколь и многочисленные степные империи до нее. Поскольку кочевые завоеватели так и не смогли развить свои собственные управленческие структуры, они быстро переняли для своих целей византийскую административную систему, с которой столкнулись во вновь завоеванных регионах, распространив ее на всю империю84. Оба явления — обустройство имперской администрации и эмансипация от вынужденной экспансии и захвата трофеев — были тесно связаны; упорядоченная администрация оказалась возможна лишь при поддержании известной преемственности и постоянства в образе жизни элиты империи и ее аппарата принуждения, а это, в свою очередь, требовало, чтобы вооруженные силы финансировались не только за счет войн. На военных границах империи звон оружия не смолкал никогда85, но снабжение вооруженных сил теперь было основано либо (как у спагов, тяжелой конницы империи) на раздаче государственных земель в качестве поместий, либо (как у янычар) на поступлениях от пошлин и аренды.

Несмотря на эти меры, военная мощь в течение всего существования Османской империи оставалась главной ее основой: из боеспособности и дисциплины янычар, размещенных в казармах и потому готовых отправиться в поход в любой момент, проистекало ее превосходство над Западом. Когда оно исчезло (в этом сыграли роль военно-технические инновации и военно-организационные реформы), Османская империя, мощь которой внушала страх, превратилась в «больного человека на Босфоре».